– Нет, не возвращалась, – заверил Киросиров.
– Возвращалась, – сам не зная почему, признался генерал и прикусил себе язык. Старый дуралей, вон как у бандитов глаза загорелись.
– Расскажите поподробней, Павел Павлович, – попросил Терлецкий.
– Ничего вам, бандитам, рассказывать не буду. Убивайте сразу!
– С чего вы, Павел Павлович, нас бандитами величаете? Это вы сбежать пытались.
– Постойте, – задумчиво произнес Веригин. – Вы меня преступником считаете, а я вас? Я не сбежать, я княгиню отправился спасать. Письмо получил.
Генерал достал из-за пазухи драгоценный конверт. Терлецкий вслух прочел:
"Милый, несравненный Павел Павлович! Не удивляйтесь, что я обращаюсь к вам так, но вчера вы произвели на меня столь глубокое впечатление, что в минуту смертельной опасности я решила обратиться именно к вашему высокопревосходительству. Я никого не убивала, все улики против меня подстроены. Скажу больше, я сама невинная жертва, и моя жизнь висит на волоске!
Умоляю, спасите! Мне не к кому обратиться, только вы, великодушный рыцарь, можете спасти Прекрасную Даму!
В десять часов у могилы Кати Северской будет стоять экипаж. Верный человек отвезет вас ко мне. При встрече все расскажу подробно.
Ваша Элизабет.
P. S. Письмо сожгите. Если попадет в чужие руки, мне – конец.
P. S. S. Не надевайте мундир – он заметен. Убийцы могут догадаться, что вы спешите ко мне на помощь, и выследят меня.
Целую…"
– Почему не сожгли? – поинтересовался Терлецкий.
Генерал смутился и задал встречный вопрос:
– Теперь вы рассказывайте, почему меня бандитом считали?
– Нате. – Федор Максимович сунул Веригину письмо, полученное Сочиным.
Тоннеру было очень плохо, смысл разговора иногда ускользал, да и говорить было тяжело. Но этот вопрос надо было задать немедленно:
– Павел Павлович! Ожерелье у вас?
– Ожерелье? Какое ожерелье? – переспросил Веригин и внезапно вспомнил о переданных ему на хранение бриллиантах. – Нет, оно в мундире, в потайном кармане.
– А мундир? – затаив дыхание, спросил Терлецкий.
– В комнате.
– Исправники, за мной! – Федор Максимович бросился вверх по лестнице. Уже сверху крикнул: – Комната заперта?
– Не помню, – пожал плечами генерал.
Вернулись быстро. Терлецкий печально покачивал головой, а Степан зачем-то притащил веригинский мундир.
– Украли? – только и спросил Киросиров. Злодейская интрига стала понятна и ему.
– Хорошо, что мы друг друга не перебили. – Тоннер сел. От кадки с огромным фикусом, стоявшей у изголовья оттоманки, почему-то нестерпимо воняло спиртным.
– Хитер малый, – развел руками Федор Максимович.
– Или хитра, – уточнил Тоннер.
Павел Павлович переоделся, но даже любимый мундир не вернул ему былой уверенности. Потерять вверенную ценность – все равно что утратить знамя полка. Стыд и позор!
Тоннер собрал силы для следующего вопроса:
– Письма одним почерком написаны?
Терлецкий попытался сравнить, но в графологии был не силен. Обратился к Рухнову:
– Михаил Ильич, вы, кажется, секретарем служите?
– Да, – подтвердил тот.
– Значит, в почерках разбираетесь. Гляньте-ка.
Рухнов разглядывал письма долго и внимательно; все сидели молча, ждали вердикта.
– Хотя первое по-русски написано, а второе по-французски, совпадающие в обоих алфавитах буквы схожи. Наклон одинаков, идентичны и завитки заглавных букв.
– А запах? – спросил Тоннер. – Пахнут письма одинаково?
Рухнов понюхал:
– Кажется, да!
– Это духи Элизабеты Северской, – сообщил Тоннер.
– А почерк мужской или женский? – поинтересовался Терлецкий.
Михаил Ильич ответить не успел. В трофейную ворвался Андрей Петрович Растоцкий и тотчас накинулся на урядника:
– Киросиров! Чем вы тут занимаетесь? Я немедленно еду к Мухину и требую вашей отставки!
От тихого подкаблучника такой спеси урядник не ожидал. Уставился на помещика в изумлении и захлопал глазами. Растоцкий распалялся все больше:
– Лясы здесь точите, а убийца по моему дому бегает!
– Что случилось, Андрей Петрович? – Терлецкий обнял трясущегося Растоцкого по-родственному. Как-никак муж троюродной тетушки!
– Я же сказал, в мой дом проник убийца! Слава Богу, мои слуги в доме ночуют, не то что у Северских.
– Анна Михайловна не дозволяет, – пояснил Петушков. Никто и не заметил, как он вышел из покоев князя. Литию по Насте прослушал и хотел пойти спать, но происходящее в трофейной его заинтересовало. Стоял молча, слушал. – Не любит старая княгиня холопский запах. В других усадьбах дворня где попало спит: на лестнице, под лестницей, в коридорах. И везде воняет.
– Вот и травят как крыс ваших Северских, – ответил Растоцкий, – а в моем доме, может, и воняет, но безопасно. Убийца об слуг споткнулся. Тут и задержали.
– И где он? – спросил Терлецкий
– Сейчас увидите.
Два здоровенных холопа втащили в трофейную мешок, точь-в-точь такой же, в каком полчаса назад принесли генерала. Очередного убийцу дубинками никто не бил, поэтому в мешке он извивался как червяк.
Глава двадцать четвертая
Угаров не сомневался, что в мешке Тучин. Остальные изумились.
– Он же под арестом! – воскликнул Терлецкий.
– Адъютант его высокопревосходительства охранял, – ядовито напомнил Киросиров.
У Веригина задрожали руки:
– Где мой Николай?
Тучин что-то промычал – членораздельно говорить ему мешал кляп.
– Зачем рот заткнули? – спросил Растоцкого Федор Максимович.
– Орал, бранными словами обзывался, – пожаловался помещик.
– Вытащить кляп! – приказал исправникам Киросиров.
Пока Степан выполнял приказ, несчастный генерал обезумел от горя.
– Где Николай? – закричал он не своим голосом и схватил Тучина за отвороты сюртука.
– Да спит ваш Николай, храпит во всю ивановскую, – сообщил Александр, как только ему освободили рот.
– Спит? – обрадовался и тут же расстроился генерал: – Спит на боевом посту?
– Последовал примеру начальника, – поддел Веригина юноша. – Вы, ваше высокопревосходительство, накушаться изволили, а после на боковую пожелали. Коля решил не отставать!
