— Твоя поддержка для этих захватчиков подобна манне небесной, что укрепила силы евреев, — попытался пошутить я.
— Не умирать же с голоду простым солдатам из-за заблуждений их командующего, — возразила она. — Кроме того, сытых или голодных, всех вас тут ждет погибель.
— Ты не веришь, что французы победят мамелюков?
— Я не верю, что они победят пустыню. Мало того что ваша светлая кожа нещадно обгорает под нашим солнцем, так вы еще жаритесь в своих толстых шерстяных одеждах и грубой, тяжелой обуви. Да из всей вашей компании разве что только ваш безумный генерал не жалеет, что притащился сюда! Очень скоро измученные солдаты разбегутся в разные стороны.
Ее пророчества начали раздражать меня. В конце концов, она всего лишь пленница, избалованная моей добротой, и я решил, что настало время напомнить ей об этом.
— Астиза, тебя же могли с легкостью убить в Александрии. Но я спас твою жизнь. Не стоит так часто подчеркивать, что для вас, египтян, мы всего лишь захватчики! Хотя ты вынуждена служить мне, мы могли бы стать друзьями.
— Кого же мне надо считать своим другом? Человека, случайно затесавшегося во французскую армию? Союзника воинствующего оппортуниста? Или американца, не похожего ни на ученого, ни на солдата?
— Ты же видела мой медальон. Я должен разгадать его тайну.
— Но вы даже не представляете, в чем заключается его тайна. Вы хотите выведать тайны, не приложив собственных усилий. Но без труда не вытащишь и рыбку из пруда!
— Но я как раз считаю, что мне предстоит чертовски трудное дело.
— Вы как паразиты, живущие за чужой счет, за счет богатства чужой древней культуры. Я предпочитаю иметь верующих друзей. Для начала они должны уверовать в собственные силы. И попытаться понять, что вера выходит далеко за пределы личных интересов.
Ну, это уже наглость!
— Между прочим, я американец и верю во всякие такие вещи! Тебе бы нужно прочитать нашу Декларацию независимости! И я не стремлюсь править миром, а просто пытаюсь найти в нем свой путь.
— Неужели? Тогда какие же личности будут править этим миром? Нас свела вместе война, месье Итан Гейдж, и в общем-то вы довольно привлекательный мужчина. Но случайные попутчики еще не друзья. Для начала вы должны решить, зачем прибыли в Египет, что намерены делать с медальоном и каковы ваши истинные побуждения, а уж после этого мы, быть может, станем друзьями.
Вот это запросы. «Не слишком ли много претензий для выкупленной рабыни», — подумал я.
— Да, мы, быть может, станем друзьями, если ты признаешь во мне господина и смиришься со своей новой судьбой!
— Разве я не справлялась с вашими заданиями? Не следовала за вами со всей преданностью?
Ох уж эти женщины! Мне нечего было ответить. В эту ночь мы уже не спали обнявшись, и я долго не мог заснуть от крутившихся в голове мыслей. Однако бессонница оказалась спасительной, позволив мне увернуться от копыт какого-то бродячего осла.
* * *
На следующий день после египетского нового года, 20 июля, в городке Ом-Динар Наполеон дождался-таки сведений о том, где расположилась армия для обороны Каира, находившегося теперь от нас всего в восемнадцати милях. Эти защитники сглупили, разбив свои силы. Мурад-бей перебросил основную часть мамелюкской армии на нашу, западную сторону реки, но ревностно защищающий собственные интересы Ибрагим-бей оставил значительную часть своих войск на восточном берегу. Именно такого благоприятного стечения обстоятельств и ждал наш генерал. Приказ о выступлении армии вышел через два часа после полуночи, и, судя по возбужденным крикам офицеров и сержантов, дело не терпело отлагательства. Подобно исполинскому чудовищу, пробуждающемуся в темной пещере, французские экспедиционные войска зашевелились, поднялись и выступили в этот ночной южный поход с тревожным покалывающим предчувствием, напоминавшим ощущение, испытанное мной при соприкосновении с франклиновским электричеством. Приближалось главное сражение, и грядущий день увидит либо разгром основных сил армии мамелюков, либо отступление нашего войска. Несмотря на возвышенное поучение Астизы об управлении миром, я владел своей судьбой не лучше, чем лист, влекомый речным потоком.
Туманная дымка над нильским тростником окрасилась розовым светом зари. Бонапарт всячески торопил нас, желая сокрушить мамелюков, прежде чем они объединят свои силы или — что хуже — рассеются по пустыне. Я подметил на его лице выражение невиданной мной ранее мрачной целеустремленности, словно озабоченность предстоящим сражением граничила с одержимостью. Один из капитанов высказал ему какое-то легкое возражение, и Наполеон в ответ так рявкнул на него, что едва не оглушил беднягу. Настроение командующего вызвало у солдат дурные мысли. Неужели Наполеон опасается предстоящего сражения? Если так, то всем нам грозит нечто ужасное. Сумбур в солдатских головах усугублялся также проведенной без сна ночью. Мы уже видели огромное облако пыли на горизонте, где скопились мамелюки со своей пехотой.
На коротком привале возле одного мутного деревенского колодца мне открылась причина небывалой мрачности генерала. Так уж случилось, что одновременно со мной остановился утолить жажду один из генеральских адъютантов, отчаянный молодой храбрец Жан Андош Жюно.
[41]
— Держитесь от него подальше, — тихо предупредил меня этот офицер. — Он стал опасен после предыдущей ночи.
— Вы что, напились? Играли до утра? В чем дело?
— Нет, несколько недель назад из-за постоянных тревожных слухов он попросил меня провести одно деликатное расследование. И на днях я получил тайно изъятые письма, которые доказывают, что только нашему генералу ничего не известно о любовной связи Жозефины. Вчера вечером, вскоре после того, как пришло донесение о расположении мамелюков, он резко потребовал у меня отчета о ходе расследования.
— Так она изменила ему?
— Да, опять завела интрижку с одним щеголем, Ипполитом Шарлем, адъютантом генерала Леклерка. Эта дамочка начала изменять Бонапарту буквально сразу после свадьбы, но ослепленный любовью молодожен не замечал ее измен. Он дьявольски ревнив, и его ярость вчера ночью напоминала извержение вулкана. Мне даже показалось с испугу, что он готов пристрелить меня. Казалось, он совсем помешался, колошматил себя по голове кулаками. Вы же понимаете, каково узнать об измене страстно любимой женщины. Он сообщил мне, что теперь его чувства умерли, идеализм развеялся и у него ничего не осталось, кроме честолюбия.
— И все из-за какого-то романа? С французом?
— Он отчаянно любит ее и ненавидит себя за эту любовь. При всей его независимости он не склонен обременять себя даже дружескими связями и, однако, попал в плен к своей вероломной супруге. Он немедленно приказал выступать в поход и, бранясь по поводу собственного разрушенного счастья, твердил нам, что еще до заката солнца уничтожит египетскую армию, всю до последнего человека. Уж поверьте мне, месье Гейдж, сегодня нас поведет в бой помешавшийся от ревности командующий.
