— Мне сказали, что вы родом из Фракии, трибун. — Она решилась заговорить с ним, воспользовавшись случаем, когда Гальба, все время объезжавший их маленький караван, случайно оказался возле ее повозки.
Он бросил в ее сторону настороженный взгляд. Этого было достаточно, чтобы Валерия попыталась завязать разговор.
— Так и есть.
— Вы оказались далеко от дома.
— Нет. — Он немного помедлил, словно решил подумать, прежде чем ответить. — Теперь мой дом — Адрианов вал. Это уж, скорее, вы, госпожа, оказались далеко от дома.
Стало быть, ему она кажется чужеземкой? Как интересно!
— Расскажите мне о Фракии. Какая она?
— Я не был там уже двадцать лет.
— Но вы ведь ее не забыли. — Уже сказав это, она попыталась представить сурового трибуна ребенком, но почему-то не смогла.
— Во Фракии много травы. И пастбищ для лошадей.
— Наверное, красивая страна?
— Только очень бедная. Приграничная территория. Очень похожа на то место, куда мы с вами направляемся.
— А вы, выходит, пограничник?
— Можно сказать и так. — Теперь его взгляд был устремлен вперед, словно бы для того, чтобы она не заметила влажного блеска в его глазах и не приняла его за признак слабости или малодушия. Похоже, Гальба больше всего боится, что его сочтут малодушным, сообразила она. А может, подобно другим сильным мужчинам, он в глубине души панически боится женщин?
— Но вы ведь еще и римлянин, — приветливо продолжала она, изо всех сил стараясь втянуть его в разговор. Поняв Гальбу, решила Валерия, ей будет легче понять и Британию, эту суровую, неприветливую страну, куда ее забросила судьба. И раз уж ей предстоит тут жить, хорошо бы узнать как можно лучше образ мышления здешних жителей. Она мало знала о географии — ей обучали в основном мальчиков, но мысль о далеких странах всегда разжигала ее любопытство. Иногда, совсем еще ребенком, Валерия пряталась за драпировками в столовой в доме ее отца и жадно слушала, как его гости, перекрикивая друг друга, спорят о далеких землях, войнах и торговых союзах, упоминая названия земель, которых она и представить себе не могла. И вот теперь она видит их собственными глазами.
— Я римский солдат. Но я никогда не видел Рима.
Стало быть, и ей тоже известно нечто такое, чего не знает он.
— А хотели бы?
На один короткий миг их взгляды встретились, и Валерия могла бы поклясться, что в глазах Гальбы мелькнуло выражение голодной тоски. «Интересно, чего ему не хватает? — гадала она. — Рима? Или родины? А может, дружбы?»
— Когда-то хотел. Ну а теперь… нет, не думаю. Мне кажется, сейчас Рим бы меня разочаровал.
Валерии вдруг захотелось его подразнить.
— А я-то думала, все дороги ведут в Рим.
— Мой Рим — это граница, госпожа. А все, что меня интересует, — петрианская конница. Возможно, вам это покажется странным, но мой легион — это все, что у меня есть.
Только сейчас до нее вдруг дошло, что это значит, и острое чувство вины как ножом полоснуло ее по сердцу. Выходит, бедняга вынужден охранять ту, что невольно стала причиной его унижения! Из-за нее его понизили в должности…
— Но легионом петрианцев теперь командует мой будущий муж. Вы, должно быть, возненавидели нас… — «Останется ли он верным присяге? — мелькнуло у Валерии в голове. — Может ли Марк ему доверять?»
— Свой долг нельзя возненавидеть, госпожа. — Она почувствовала молчаливый упрек и слегка покраснела. — К тому же фортуна переменчива, знаете ли… — Трибун ударил шпорами коня и галопом поскакал вперед.
Иногда, когда они останавливались на ночлег на казенном постоялом дворе, одном из тех, что были разбросаны вдоль дороги через каждые двадцать пять миль, Валерия ловила на себе взгляд Гальбы. Но он всегда старался держаться на почтительном расстоянии. «Почему?» — гадала она. Давно успев привыкнуть к восторженным мужским взглядам, Валерия почти сразу приметила во взглядах Гальбы хорошо знакомое выражение, сказавшее ей о том, что и он тоже не остался равнодушным к ее красоте. Но было в нем еще нечто такое, чего она не понимала. Как будто суровый трибун все еще не мог разобраться в своих чувствах к ней. С апломбом, свойственным юности, Валерия нисколько не сомневалась, что умеет читать в душах мужчин, толпами увивавшихся за ней в Риме, словно в открытой книге, — она без труда разгадывала все их хитроумные планы и могла легко направить томившие их желания в нужное ей русло. Но сейчас она терялась в догадках… Валерия никак не могла понять, какие чувства испытывает к ней этот поседелый, хмурый, могучий человек. Заинтригован он, или это не более чем досада? Что на него так подействовало — ее высокое положение? Или же он наповал сражен ее юностью и красотой?
— Не обращайте внимания, госпожа, — твердил Тит. — Он у нас такой. Каждого нового человека он оценивает, как торговец свой товар, а взгляд у него — как у орла. И сам молчун, и не особо прислушивается к тому, о чем болтают другие. Не обижайтесь, ладно? Он со всеми такой, не только с вами.
— Из-за этого своего молчания он выглядит таким грозным…
— И сам это знает, — хихикнул Тит.
— А он действительно такой страшный человек, каким кажется?
— Вы заметили кольца, которые висят у него на поясе? — замявшись, бросил Тит.
Валерия улыбнулась:
— Из-за них я всегда слышу, когда он приближается. Они звенят, как маленькие колокольчики!
— Это не просто кольца, а трофеи. Каждое кольцо — это человек, которого он убил.
Улыбка слетела с лица Валерии.
— Шутишь! — Она была потрясена.
— Их ровно сорок. Так что мой вам совет: если хотите понять Гальбу, посмотрите на эти кольца.
Обычный для страны кельтов пейзаж — причудливо извивающиеся змейки тропинок и волнистые поля, — издалека смахивающий на диковинный гобелен, был настолько красив сам по себе, что налет цивилизации с ее неизбежными городами и прямыми дорогами мог только его испортить. Все вокруг утопало в свежей зелени. Пастбища, выгоны и поля чередовались с небольшими фруктовыми садами и огородами, которые сменялись зарослями молодых березок и ольхи. Склоны и вершины холмов, овраги и ущелья заросли лесом. За каменными стенами, которые они проезжали, мелькали хижины кельтов, лепившиеся друг к другу, словно пчелиные соты, овальные или прямоугольные каменные стойла для скота, из-за которых обычно выглядывали два или три круглых домика под высокими соломенными крышами. Здесь жили почтенные патриархи и матроны, их многочисленные дети и внуки, дяди, тетки, кузены, вдовы и совсем еще юные девушки, и рядом с ними ютились козы, свиньи, молочные коровы, собаки, куры, гуси и, конечно, неизбежные крысы — и весь этот суматошный мирок окутывало зловоние гниющей соломы и нечистот, к которому примешивался аромат цветов. Серые и зеленые пятна, составлявшие весь их мир, служили фоном для ярких флагов, торчавших над дверью каждого дома, и кусков ткани на крышах, весело полоскавшихся на свежем утреннем ветерке. Порой сами бритты в подражание завоевателям стремились как можно ярче украсить свои жилища — возможно, для того, чтобы унылая мрачность их собственной земли не так бросалась в глаза. Даже издалека они напоминали Валерии стайку разноцветных бабочек, присевших немного отдохнуть на зеленом лугу, и эти красные, желтые и голубые искорки заставляли ее сердце биться чаще.
