Партизанская война (всегда успешная, как показывает история)
прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука
принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит,
что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours
raison. [Право всегда на стороне больших армий. ]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая,
основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы,
что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их
массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на
скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы
на что-то такое, на какое-то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество
примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают
большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается
отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то — самое
обыкновенное — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений
множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в
угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей
во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание
драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско,
совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не
гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз
в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в
наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска — есть множитель на массу, дающий произведение
силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя,
есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем
произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при
которых проявляется сила, как-то: распоряжения полководца, вооружение и т. д.,
принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его
цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя
опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из
сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение
самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с
пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть
убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть,
уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать.
Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у.
Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно
дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения
исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн)
получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты
законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при
наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только
ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под
ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для
того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из
вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно
противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа
войска, — во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812-м году, хотя и должны бы
защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так,
что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны
бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так,
что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении
для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Глава 3
Так называемая партизанская война началась со вступления
неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим
правительством, уже тысячи людей неприятельской армии — отсталые мародеры,
фуражиры — были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же
бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку.
Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины,
которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему
принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24-го августа был учрежден первый партизанский отряд
Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше
подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали
те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева —
французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как
французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были
сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией,
штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие,
сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был
дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха
Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара
партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны,
сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и
окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались
по лесам, ожидая всякую минуту погони, — уже прошел. Теперь уже война эта
определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего
нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с
штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным.
Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие
французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших
отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже
все было возможно.
