— Значит, вы полагаете, что некто знающий в болоте все тропы мог проникнуть в монастырь и незаметно выбраться из него?
— По крайней мере, это вполне вероятно. Стена со стороны болота пребывает в плачевном состоянии и не может служить серьезной преградой.
— А вы рассказали аббату о том, что видели огни на болоте?
— Нет. Я уже говорил вам, все его обращения к городским властям остались безрезультатными. А после горестных событий, произошедших на прошлой неделе, я впал в глубокую печаль и был не в состоянии размышлять… Но теперь… — Во взгляде его мелькнула надежда. — Возможно, это объяснит все. Эти люди, контрабандисты, преступники по своей природе. Один грех неизбежно влечет за собой другой, более тяжкий, и неудивительно, что они впали в богохульство…
— Разумеется, все обитатели монастыря были бы рады переложить вину на чужаков, — отрезал я.
Брат Габриель обратил ко мне застывшее лицо.
— Господин Шардлейк, я отдаю себе полный отчет в том, что в наших молитвах, в нашей преданности мощам и изображениям святых вы видите лишь глупые игры бездельников, привыкших жить в сытости и достатке, в то время как народ терпит нужду и бедствия, — отчеканил он.
Я склонил голову, не считая нужным возражать.
— Наша жизнь, проводимая в молитвах, — это попытка приблизиться к Христу и отдалиться от погрязшего в грехах мира, — с неожиданным пылом произнес монах. — Каждая служба, проведенная в этом храме, каждое слово молитвы — это шаг к Христу. Каждая статуя, каждый витраж напоминают о Его славе и заставляют забыть о царящем в мире зле.
— Я не сомневаюсь в искренности вашей веры, брат.
— Да, я знаю, наша жизнь здесь излишне легка. Пища излишне вкусна и обильна, одежда тепла и удобна. Не того желал от своих последователей святой Бенедикт. Но главная наша цель по-прежнему отвечает его учению.
— И какова же эта цель? Искать единения с Господом?
Брат Габриель вперил в меня горящий взор.
— Да, сэр. И поверьте, путь, которым мы идем, не так прост и легок. Тот, кто утверждает, что жизнь монахов лишена тягот, ошибается. Люди одержимы греховными вожделениями, которые разжигает в их душах дьявол. Монахи также подвержены искушениям и соблазнам. Подчас мне кажется, чем горячее наше стремление приблизиться к Господу, тем более усердствует враг рода человеческого, стремясь совратить нас с пути истинного. И побороть его происки становится все труднее.
— А вам ее приходило в голову, что кого-то из ваших братьев дьявол искушал совершить убийство эмиссара и тот не сумел побороть искушение? — вкрадчиво осведомился я. — Помните, я говорю сейчас от имени главного правителя, который, в свою очередь представляет верховного главу церкви, короля.
Брат Габриель посмотрел мне прямо в глаза.
— Я не верю, чтобы кто-нибудь из нашей братии мог совершить подобное преступление, — четко произнес он. — Если бы у меня возникли хоть малейшие подозрения, я бы незамедлительно сообщил о них аббату. Как я уже сказал вам, по моему разумению, преступника надо искать среди местных контрабандистов.
Я кивнул.
— Однако в связи с вашим монастырем ходили упорные разговоры о весьма тяжких грехах. Вы, конечно, помните о скандале, следствием которого явилось смещение прежнего приора. И вы сами сказали, один грех неминуемо влечет за собой другой.
Брат Габриель вспыхнул.
— То, о чем вы говорите, не имеет ни малейшего отношения к преступлению, свершившемуся на прошлой неделе, — пробормотал он. — И все это осталось в прошлом.
Внезапно он встал и прошелся вдоль скамьи, словно пытаясь унять охватившее его волнение.
Я тоже встал и подошел к монаху. На лице брата Габриеля застыло непроницаемое выражение; на лбу, несмотря на холод, выступили капли пота.
— К сожалению, не все осталось в прошлом, брат Габриель, — заметил я. — Аббат сообщил мне, что одной из причин, по которым Саймон Уэлплей был подвергнут столь тяжкому наказанию, явились греховные чувства, которые юный послушник питал к другому монаху. И этот монах — не кто иной, как вы.
Брат Габриель резко повернулся ко мне.
— Саймон Уэлплей еще неразумное дитя! — воскликнул он. — Я не могу нести ответственность за его греховные помыслы. Тем более я понятия не имел об этих помыслах до тех пор, пока он не признался в этом приору Мортимусу. Иначе я положил бы этому конец. Да, это правда, не сумев побороть грязные желания плоти, я вступал в связь с мужчинами. Однако я признался в этом грехе на исповеди, был подвергнут покаянию и с тех пор освободился от греховных вожделений. Да, сэр, теперь вы знаете о моем падении. Насколько мне известно, в кабинете главного правителя любят подобные истории.
— Моя единственная цель — выяснить истину о случившемся. Поверьте, я не стал бы бередить вашу душу из праздного любопытства.
Казалось, брат Габриель хотел сказать что-то еще, однако счел за благо помолчать и лишь глубоко вздохнул.
— Желаете осмотреть библиотеку? — спросил он нарочито равнодушным тоном.
— Да, не отказался бы.
Мы спустились в главный неф.
— Кстати, я видел трещину, — заметил я, после того как некоторое время мы шли рядом в полном молчании. — Церковь и в самом деле нуждается в серьезном ремонте. А казначей, насколько я понимаю, не желает пускаться в большие расходы?
— Именно так. Брат Эдвиг твердит, что расходы на ремонт должны находиться в прямой зависимости от наших ежегодных доходов. Средств, которые он выделяет, едва хватает, чтобы предотвратить увеличение трещины.
— Понятно, — кивнул я.
«Если это так, на что идут средства от продажи земель, о которых говорили аббат и казначей?» — пронеслось у меня в голове.
— Брат Эдвиг, как видно, относится к числу тех людей, которые следуют сомнительному правилу — чем дешевле, тем лучше, — философски изрек я. — Пусть вокруг них все приходит в упадок, они будут думать лишь об экономии.
— Брат Эдвиг уверен, что экономия — это его святая обязанность, — с досадой подхватил брат Габриель.
— Да, ваш казначей, судя по всему, не слишком склонен к благотворительности. Так же, как и ваш приор.
Брат Габриель бросил на меня быстрый взгляд, но не произнес ни слова.
Когда мы вышли из церкви, свет холодного зимнего дня ударил мне в глаза, заставляя их слезиться. Солнце поднялось уже высоко и, хотя по-прежнему не грело, светило ослепительно ярко. Во дворе было расчищено несколько дорожек, и монахи спешили по своим делам. Черные их одеяния мелькали тут и там на фоне сверкающей белизны.
Здание библиотеки, расположенное рядом с церковью, удивило меня своими размерами. Свет, проникая сквозь высокие окна, заливал уставленные книгами полки. Почти все письменные столы были свободны, лишь за одним послушник изучал огромный пухлый том, а за другим старый монах сосредоточенно переписывал какой-то манускрипт.
