Книга Горбун лорда Кромвеля, страница 71. Автор книги К. Дж. Сэнсом

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Горбун лорда Кромвеля»

Cтраница 71

Джером вновь рассмеялся, обнажив потемневшие гнилые зубы. Смех его был так резок и пронзителен, что я невольно содрогнулся. Потом лицо старого монаха вновь стало непроницаемым, и он продолжил свой рассказ.

— Дверь соседней камеры захлопнулась, удаляющиеся шаги стражников затихли в коридоре. А до меня донесся голос, прерывистый и полный мольбы: «Святой отец! Святой отец! Вы священник?» — «Я монах картезианского ордена, — ответил я. — А кто ты? Музыкант, обвиненный в прелюбодеянии с королевой?» Ответом мне были рыдания. «Святой отец, я ни в чем не виноват, — сказал он сквозь слезы. — Верьте мне, я даже не прикоснулся к ней». — «Но говорят, ты во всем признался», — возразил я. «Святой отец, меня отвели в дом лорда Кромвеля и сказали: если я не признаюсь, что вступил в преступную связь с королевой, голову мне обвяжут веревкой и будут тянуть до тех пор, пока глаза мои не вылезут из орбит». Голос несчастного дрожал от тоски и отчаяния. «Лорд Кромвель приказал вместо этого вздернуть меня на дыбу, но так, чтобы на моем теле не осталось никаких следов. Отец, я страдаю невыносимо, но я хочу жить! А завтра меня убьют!» И бедный юноша смолк, не в силах справиться с душившими его рыданиями.

Брат Джером сидел неподвижно, взгляд его был устремлен в пустоту.

— Плечо мое и нога болели все сильнее, я был не в состоянии двигаться, — продолжал он. — Зацепившись здоровой рукой за прутья решетки, я прислонился к двери и, едва не теряя сознание, прислушивался к рыданиям несчастного Марка Смитона. Через некоторое время он овладел собой и заговорил вновь: «Отец, я подписал ложное признание. Оговорил не только себя, но и королеву. Я ведь погубил свою душу, да? И теперь буду вечно гореть в аду?» — «Сын мой, Господь не осудит тебя за ложное признание, вырванное под пытками, — заверил я. — Оговор — это не такой тяжкий грех, как богопротивная присяга», — с горечью добавил я. «И все равно я боюсь, что душе моей не видать спасения! — вздохнул несчастный. — Я не прикасался к королеве, но признаюсь честно, с другими женщинами я немало потешил свою похоть. Впасть в грех сладострастия так легко!» — «Если ты искренне раскаиваешься, сын мой, Господь простит тебя!» — «Но я вовсе не раскаиваюсь, святой отец! — воскликнул он и зашелся истерическим смехом. — Грешить было так приятно! Мне страшно подумать, что я больше никогда не испытаю подобного наслаждения Я не хочу умирать!» — «Сейчас ты должен думать не о греховных наслаждениях, а о своей душе, сын мой! — оборвал его я. — Ты должен искренне раскаяться, иначе попадешь прямиком в ад!» — «В любом случае я попаду не в ад, а в чистилище!» — возразил он и вновь залился слезами. Голова моя кружилась. Я был слишком слаб, чтобы продолжать разговор, и, держась за стену, поплелся к своему вонючему тюфяку. Не знаю, был то день или вечер. Солнечный свет не проникал в подземелье, и лишь свет факелов в коридоре немного разгонял темноту. На какое-то время я забылся тяжелым сном. Дважды меня будил скрежет открываемой двери. Это стражники приводили в камеру Марка Смитона посетителя, а потом выпускали его.

Глаза брата Джерома на мгновение вспыхнули и вновь потухли.

— И оба раза я слышал жалобный плач и крики. Позднее, когда я снова очнулся, я видел, как стражник провел к осужденному священника. До меня донеслось приглушенное бормотание, но я так и не узнал, открыл ли Смитон правду на последней исповеди и спас ли он свою душу. Потом я вновь впал в забытье. Через некоторое время боль заставила меня очнуться. Прислушавшись, я понял, что в соседней камере царит полная тишина. И хотя я не видел дневного света, я понял, что наступило утро и что несчастный юноша мертв.

Взгляд старого монаха вновь встретился с моим.

— Теперь ты знаешь, горбун, какие дела творит твой хозяин. Знаешь, какими способами он вырывает у невинных ложные признания. Руки его обагрены кровью.

— Ты рассказывал эту историю кому-нибудь еще? — спросил я.

По губам монаха скользнула странная кривая усмешка.

— Нет. В этом не было надобности.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет. Весь твой рассказ — это бесстыдная и откровенная ложь.

В ответ он лишь пожал плечами.

— Ладно, хватит об этом. Ты все время пытаешься увести меня в сторону от Робина Синглтона. Ответь наконец, почему ты назвал его лжецом и клятвопреступником?

И вновь губы Джерома искривила зловещая усмешка.

— Я назвал его лжецом и клятвопреступником, потому что он являлся таковым, — процедил он. — Подобно тебе, он был орудием в руках изверга Кромвеля. Ты тоже клятвопреступник, горбун. Ты должен был хранить верность Папе. Но ты совершил предательство.

Я глубоко вздохнул, сдерживая вспышку гнева.

— Джером из Лондона, я знаю, что в этом монастыре есть человек, который питал к эмиссару Синглтону и к пославшим его высоким особам неутолимую ненависть. И эта ненависть могла послужить причиной заговора, в результате которого Синглтон был злодейски убит. Человек, о котором я говорю, не кто иной, как ты. Телесная твоя немощь не позволила тебе совершить убийство собственноручно, но ты вполне мог подговорить на это преступление кого-то другого. Довожу до твоего сведения, что считаю тебя главным подозреваемым.

Картезианец оперся на свой костыль и с усилием встал. Приложив правую, слегка дрожащую руку к сердцу, он взглянул мне прямо в глаза. На губах его по-прежнему играла зловещая усмешка, от которой у меня мурашки по коже бегали.

— Эмиссар Синглтон был еретиком, запятнавшим себя мерзкими и жестокими деяниями, и я рад, что он умер, — провозгласил брат Джером. — Если смерть эта доставила беспокойство Кромвелю, я рад вдвойне. Но клянусь своей бессмертной душой, клянусь перед Господом и своей собственной совестью, что я не принимал никакого участия в его убийстве. Клянусь также, что в этой обители изнеженных недоумков нет ни единого человека, у которого хватило бы решимости совершить подобное. Вот все, что я могу ответить на твои обвинения, крючкотвор. А теперь ступайте прочь. Я устал и хочу спать.

Старый монах растянулся на своем жестком ложе и закрыл глаза.

— Превосходно, Джером из Лондона. Мы с тобой еще поговорим, — угрожающе пробурчал я и направился к выходу, увлекая за собой Марка.

Заперев дверь, мы двинулись по коридору, а монахи, уже вернувшиеся с обедни, наблюдали за нами из своих келий. Едва выйдя во двор, мы нос к носу столкнулись с братом Ателстаном в припорошенной снегом сутане. Завидев меня, он резко остановился.

— О, брат Ателстан! — воскликнул я. — Мне удалось узнать, почему вы впали в такую немилость у брата Эдвига. Вы оставили его кабинет без присмотра, не так ли?

Молодой монах смущенно переминался с ноги на ногу и теребил свою жидкую бороденку, насквозь промокшую от снега.

— Да, сэр, — пробормотал он.

— Это событие представляет для меня куда больший интерес, чем россказни о какой-то пустой болтовне в доме собраний. Расскажите, что произошло в казначействе накануне смерти эмиссара Синглтона!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация