— Мне тоже. Но так или иначе, Испания доказала нам, что обновление католической веры возможно.
— И в награду получила от Папы инквизицию.
— Боюсь, то, что происходит сейчас в Англии, следует называть не реформой, а уничтожением.
— Пусть даже так. Но я не вижу большой беды в том, чтобы уничтожить власть Папы и искоренить в умах ложные представления о чистилище.
— Кстати, королевские догматы веры допускают существование чистилища.
— Лишь допускают, но не утверждают. Лично я уверен в том, что чистилище — это выдумка церковников. Повторяю, после того как мы покидаем этот бренный мир, нам остается уповать лишь на милосердие Господа. Молитвы тех, кто остался на земле, не помогут спасению душ усопших.
— Но, сэр, как в таком случае человек может способствовать спасению собственной души?
— Путь лишь один — нерушимая вера.
— И благие дела?
— Для истинного христианина вера неотрывна от благих дел.
— Однако Мартин Лютер утверждает, что спасение души вообще не имеет отношения к вере. По его мнению, еще при рождении человека Господь предопределяет, будет ли его душа спасена или проклята. Подобное убеждение представляется мне несправедливым и жестоким.
— Да, именно так Лютер толкует учение святого Павла. Я полагаю подобное толкование неверным и уверен, со мной согласятся многие сторонники реформы.
— Но если позволить всем и каждому читать Библию и объяснять ее на свой лад, не приумножатся ли ложные толкования многократно? Не ввергнемся ли мы в пучину Хаоса, подобно нечестивому Вавилону?
— Господь наставит нас на истинный путь.
Брат Гай встал и повернулся ко мне. Взгляд его темных глаз был исполнен грусти или, может быть, отчаяния. Я не мог понять, что происходит у него на душе, ибо брат Гай был не из тех людей, кого можно читать как открытую книгу.
— Значит, вы хотите изменить все установления церкви?
— Да, именно этого мы добиваемся, — кивнул я. — Скажите, брат, вы действительно верите, подобно старому брату Полу, что мир катится к своему концу и день Страшного Суда уже недалек?
— Это убеждение является основополагающим для христианской церкви.
— Но разве это возможно? — вопросил я, подавшись вперед. — Неужели мир, созданный по воле Господа, будет уничтожен?
— В этом мире католическая церковь нередко оставалась единственным источником света, — заявил брат Гай, в волнении сцепив свои длинные пальцы. — Ее доктрины и обряды превращают разобщенных людей в человечество, которое следует по пути, указанному Христом. Церковь поможет каждому из нас ощутить свое единство со всеми христианами — живыми и мертвыми. Церковные догматы побуждают человека творить добрые дела, ибо Христос знал — все мы нуждаемся в побуждении. Но согласно вашим убеждениям каждый человек должен искать спасения в одиночку в одиночку молиться и толковать Библию. Значит, человечеству придется забыть о единении и милосердии.
— Я вспомнил свое безрадостное детство, жирного пьяного монаха, заявившего, что я недостоин принять духовный сан.
— В юные мои годы церковь не проявила ко мне милосердия, — с горечью бросил я. — И тогда я стал искать Бога в собственном сердце.
— И нашли?
— Да. Однажды Он снизошел ко мне.
Печальная улыбка тронула губы монаха.
— Подумайте только, до недавней поры человек, скажем, из Гранады или же из любого другого отдаленного уголка Европы мог приехать в Англию, зайти в церковь и немедленно ощутить себя дома, услышать знакомые с детства слова латинской мессы. А после того как исчезнет эта великая связь, объединяющая страны, кто обуздает притязания земных властителей, кто положит конец вражде между государствами? А что станется с людьми, подобными мне, заброшенными волею судеб в чужую страну? Иногда, когда я прихожу в Скарнси, дети бегут за мной с криками и бросают в меня всякий хлам. Возможно, когда духовный сан не будет более защищать меня, в мою голову полетят камни.
— Вы весьма низкого мнения об Англии и ее жителях, — заметил я.
— Я просто пытаюсь трезво оценить состояние со временных умов и душ. И я вижу, к чему все идет. Вы, реформаторы, выступаете против чистилища, заупокойных служб, святых мощей — то есть всего того, без чего нет и не может быть монастырей. И недалек тот день, когда все монастыри исчезнут. Я отдаю себе в этом отчет.
— Но вам хотелось бы предотвратить подобное развитие событий? — спросил я, устремив на брата Гая пристальный взгляд.
— Это не в моих силах. Решение принято, и мне не изменить его. Но я боюсь, с исчезновением церкви, связующей нас воедино, на этой земле пошатнется и вера в Господа. И, увы, неизбежно настанет пора, когда люди будут поклоняться лишь золотому тельцу. И еще, конечно, государственной власти.
— А разве преданность своему государству и королю — не долг всякого истинного христианина?
Брат Гай снял с огня настой, прошептал короткую молитву и вылил темную жидкость в стеклянную бутылочку. Затем он вновь повернулся ко мне.
— К сожалению, преданность своему государству и своей нации нередко оборачивается ненавистью ко всем прочим государствам и нациям, — с горечью произнес он.
— Вы глубоко ошибаетесь, полагая, что мы, реформаторы, стремимся к разобщению наций. Наша цель — благоденствие всех христиан.
Я верю в искренность ваших намерений, но боюсь, цели, о которой вы говорите, не суждено осуществиться. Таково мое мнение как истинного христианина, неравнодушного к вопросам веры.
Он вручил мне бутылочку вместе с мерной ложкой и добавил:
— Прошу, примите это.
Я попробовал настой и невольно сморщился, ибо вкус его оказался столь же отвратительным, как и запах. Гудение колоколов, сопровождавшее весь наш разговор, становилось все громче. Церковные часы пробили восемь.
— Пора идти, — сказал брат Гай. — Скоро начнется погребальная церемония.
Я опустил бутылочку в карман камзола и вслед за братом Гаем вышел в коридор. Глядя на его тонзуру, обрамленную густыми, черными как смоль волосами, я размышлял о том, что в одном он прав несомненно: после упразднения монастырей испанскому мавру будет нечего делать в Англии. Даже исходящий от него приятный запах кажется чужеродным на фоне распространяемого местными жителями зловония. Ему придется просить разрешения уехать за границу, дабы поступить в испанский или французский монастырь. И вполне вероятно, в подобном разрешении ему будет отказано, ведь эти страны ныне являются нашими врагами. Бесспорно, если монастырь в Скарнси прекратит свое существование, положение брата Гая будет более отчаянным, чем положение любого другого монаха.
ГЛАВА 18
Возглавляемая аббатом процессия монахов направлялась в церковь. Брат Гай, увидев их, поспешно покинул мое общество, чтобы присоединиться к своим собратьям. Немного поодаль, пытаясь догнать остальных, быстрым шагом шли двое, в которых я узнал приора Мортимуса и брата Эдвига. Они пересекали монастырский двор со стороны дома казначея. Пока я наблюдал за ними, мне почему-то вспомнилось замечание Гудхэпса о том, что они управляли всеми делами в монастыре. Однако несмотря на общность взятой ими на себя ответственности, я, сколько ни тщился, не мог обнаружить между ними никаких признаков дружеской привязанности. Напротив, все говорило о ее отсутствии. Приор шел довольно быстрой походкой, вздымая ногами глубокий снег, а низкорослый казначей, чтобы поспеть за ним, почти бежал. Ко мне подошел Марк в сопровождении старика Гудхэпса. Поглядывая на серое небо, доктор взволнованным голосом произнес:
