— Добрый вечер, сэр, — приветствовал я своего бывшего однокашника. — Как всегда, в хлопотах?
— Да, дел по горло, — потупившись, буркнул Крейк.
При этом он непроизвольно отступил от меня на шаг. Хотя причины, заставлявшие его избегать моего общества, были прекрасно известны, столь неучтивые манеры неприятно меня задели.
— Мне необходимо кое о чем у вас спросить, — произнес я холодным и официальным тоном. — Относительно сегодняшнего ночлега.
— К вашим услугам. Но я очень занят. Недавно мне сообщили, что мы проведем здесь четверо суток.
— Четверо суток?
— Именно так. В Халл мы двинемся не ранее первого октября.
Я досадливо прикусил губу. Непредвиденная задержка препятствовала исполнению моего самого горячего желания — оказаться на корабле, плывущем в Лондон.
— Будьте любезны, сообщите мне, где разместили челядь королевы? — спросил я у Крейка, которого отнюдь не собирался посвящать в свои переживания.
Он смотрел на меня, подозрительно прищурившись.
— Мне необходимо поговорить с одной из ее служанок, — счел нужным добавить я.
Пером для письма он указал в поле, где несколько палаток стояло чуть в стороне от остальных:
— Вон там.
— Благодарю вас, — произнес я, растянув губы в улыбке. — Надеюсь, этой ночью никто не будет без крова.
Но Крейк уже повернулся ко мне спиной. Мне оставалось лишь покачать головой, осуждая подобную неучтивость, и двинуться в сторону поля. Приблизившись к палаткам, я увидел, что навстречу мне, приподняв юбки, дабы они не волочились по мокрой траве, идет Тамазин. Когда мы поравнялись с девушкой, я заметил, что глаза ее покраснели от слез.
— А я к вам, — сказал я. — Хотел сообщить, где мы остановились.
— Какое совпадение, сэр, — с бледной улыбкой произнесла Тамазин. — Я как раз отправилась вас искать. Как себя чувствует Джек?
— Больная нога не слишком его беспокоит — по крайней мере, когда он не пытается на нее опираться. Тем не менее он постоянно ворчит.
— Всякий ворчал бы в его положении.
— Он сообщил мне, что вчера вас допрашивал Малеверер, — сказал я, пристально взглянув на Тамазин.
Губы девушки искривила язвительная улыбка, плохо сочетавшаяся с ее мягкими чертами.
— И вы явились, чтобы допросить меня в свою очередь.
— Мне необходимо знать, что он вам сказал.
— Он допрашивал всех фрейлин и служанок королевы. Но никто из них не смог рассказать ему ничего, что вызвало бы его интерес. И я в том числе. Мистрис Марлин вовсе не пускалась в откровенности. Если она и говорила со мной о чем-то, то лишь о своем женихе, заключенном в Тауэре. А еще вспоминала о своем детстве и юности. Несчастья преследовали ее с ранних лет. Она была круглой сиротой, и, кажется, на всем белом свете лишь мастер Лок относился к ней по-доброму. Я знаю, она совершила много дурного. И все же мне ее жаль.
— Вам будет трудно в это поверить, но мне тоже ее жаль.
Тамазин не ответила.
— А как вела себя леди Рочфорд? По словам Джека, вы рассказывали, что она не сумела скрыть своего испуга?
— Я не присутствовала при беседе Малеверера с леди Рочфорд. Только слышала, как она на него орала. А он орал в ответ. Думаю, леди Рочфорд сразу успокоилась, когда поняла, что Малеверера интересуют вовсе не королева и Калпепер, — произнесла Тамазин, понизив голос. — Кстати, я не видела Калпепера вот уже несколько дней.
— Вижу, вы плакали, Тамазин, — мягко заметил я. — Вы чем-то испуганы?
— Я горевала о мистрис Марлин, — ответила она, посмотрев мне прямо в глаза. — Стоит мне вспомнить о том, что с ней случилось, слезы сами текут из глаз. Она была так добра ко мне, так добра. Относилась, как к родной дочери.
Несколько мгновений Тамазин молчала, потом набралась решимости и спросила:
— А как поступили с ее телом?
— Понятия не имею. Скорее всего, оставили в Хоулме, приказав местным жителям предать его земле. Тамазин, я не кривил душой, когда сказал, что мне тоже жаль мистрис Марлин. Но все же она пыталась меня убить.
— Я знаю, — испустила тяжкий вздох девушка. — Хотя никак не могу взять в толк, зачем ей это понадобилось.
— Мистрис Марлин сама призналась, что действовала по указке своего жениха. Так что всеми ее поступками двигала любовь, — пояснил я. — Слепая, безрассудная страсть, которая вытеснила все прочие чувства.
— Да, она была предана своему жениху телом и душой. Ради него готова на все. А что с ним будет теперь?
— Его подвергнут допросу.
— С пытками?
— Скорее всего.
— Тяжело думать о том, что любовь может породить так много зла, — снова вздохнула Тамазин.
— Это случается, когда любовь превращается в одержимость и поглощает человека всецело.
— Значит, вы считаете, человеку не стоит отдаваться любви всецело? — спросила Тамазин, с любопытством поглядев на меня.
— Я в этом убежден.
— Тогда мне вас жаль, сэр.
Я взглянул на нее не без суровости.
— Ни при каких обстоятельствах человек не должен забывать о чувстве меры, Тамазин. Вас это касается не в последнюю очередь. Многие сочли бы, что представление, которое вы разыграли ради знакомства с Джеком, свидетельствует… скажем так, об отсутствии равновесия между чувством и разумом. И о том, что увлечение может толкнуть вас к безрассудным действиям.
— Каждый, кто хочет чего-то добиться, должен действовать, — изрекла Тамазин. — От пустых разговоров мало толку.
— Вот как? Кажется, вы взяли на себя труд учить меня жизни?
Тамазин, поняв, что зашла слишком далеко, потупила голову.
— Значит, мистрис Марлин не говорила вам ничего, что проливало бы свет на ее намерения?
— Нет.
Тамазин по-прежнему избегала смотреть на меня.
— Но возможно, вы говорили об исчезнувших бумагах? После того, как Малеверер допросил вас обеих?
— Уверяю вас, между собой мы даже словом не обмолвились об этих бумагах. Мистрис Марлин они совершенно не интересовали. По крайней мере, так мне казалось.
Девушка злилась на меня и не давала себе труда это скрыть. Я почувствовал, как в душе моей поднимается волна раздражения.
В молчании мы дошли до палаток, перед которыми сидели на траве Джайлс и Барак. Завидев нас, мой помощник помахал рукой. Лицо девушки просветлело.
— Джек! — воскликнула она и побежала к нему.
Глава тридцать шестая
В Леконфилде, точнее, в палатках на открытом поле перед замком мы провели три дня. Говорили, что у короля здесь дела. Шотландцы частенько совершали набеги на приграничные деревеньки; это служило несомненным признаком того, что король Джеймс не имеет намерения восстанавливать дружеские отношения с Англией. Возможно, защитные сооружения в Халле действительно требовалось привести в полную боевую готовность.
