— Возможно. Но многие неплохо разбираются в обеих науках. Впрочем, знание относительно двейла довольно необычно.
— Не только относительно самого вещества, но и о способах его применения. Подождем завтрашних слушаний. Может, что-нибудь прояснится.
Я кивнул и сделал глоток вина. Гай уже допил свой бокал, и это удивило меня, поскольку его неизменно отличала умеренность буквально во всем.
— Спасибо, что согласился взяться за Адама Кайта, — поблагодарил я.
Он кивнул.
— Мания спасения души. Странный вид одержимости. Предрасположенные к маниям люди оказываются зацикленными на других людях, идеях или религии. А уж от религиозных фанатиков вообще не стало прохода. Остается удивляться тому, что такие, как Адам Кайт, встречаются еще не так часто.
Гай задумчиво перевернул бокал донышком вверх.
— Лодочник сказал мне сегодня, что огромные рыбины, которые выбросились из реки, на самом деле — левиафаны и они предвещают второе пришествие Христа.
Гай мотнул головой.
— Левиафан был только один.
— Вот и я так думаю.
— Мир стал черно-белым, Мэтью. Это манихейский мир, в котором священники призывают всех и каждого принять участие в схватке между добром и злом. И при этом, разумеется, каждый абсолютно уверен в том, что его позиция единственно правильная.
Я склонил голову и улыбнулся.
— Вроде противостояния между протестантами и католиками?
— Совершенно верно. Не забывай, мои родители были мориски,
[16]
которых изгнала из Испании инквизиция. Я собственными глазами видел дикость, разыгравшуюся после того, как эти фанатики, не знающие сомнений в своей правоте, дорвались до власти.
Гай посмотрел на меня угрюмым взглядом.
— Но заметь: сколько бы несправедливостей ни натворила католическая церковь, она всегда верила в свободу воли, что люди своими действиями и своей верой могут выбрать собственный путь к Богу. Новый протестантский радикализм подобного не допускает, предоставляя человеку лишь две возможности: либо он будет спасен, либо проклят. Не благодаря своему выбору, а токмо по Божьему разумению. И вот в результате мы получаем Адама Кайта, который считает, что он не угоден Богу.
— А его тупой викарий не способен излечить парня и поэтому думает, что он одержим.
— Так ему проще оправдать свою несостоятельность.
— Я никогда не разделял убеждений Лютера относительно предопределения, Гай. В их споре с Эразмом Роттердамским на тему свободы выбора я неизменно стоял на стороне Эразма.
Я взглянул на Гая.
— Сегодня утром я видел, как на площадь перед собором Святого Павла тащили уличного проповедника, облаченного во власяницу и с головой, посыпанной пеплом. Боннер намерен обрушиться на протестантов и сломить их сопротивление, но они этого так не оставят. Для иноземцев наступают тяжелые времена.
— Да, ты прав. Учитывая мою смуглую кожу и монашеское прошлое, мне лучше вести себя тише воды ниже травы и как можно реже выходить из дома. А кроме того, поменьше рассуждать об открытиях Везалия и тем паче того польского ученого, который утверждает, что Земля вращается вокруг Солнца. Но разве можно тут говорить о душевном спокойствии, даже если безвылазно сидишь дома?
Гай говорил так тихо, что я едва разбирал слова. Его лицо внезапно исказилось болью и грустью.
— Что с тобой, Гай? — участливо спросил я. — У тебя какие-то личные затруднения?
— Нет, — с усилием улыбнулся он. — Старые болячки дают о себе знать, вот и все. Но у меня в погребе достаточно вина, чтобы заглушить эту боль. Пойду-ка я спать.
Он встал из-за стола.
— Спокойной ночи.
— Я передам родителям Адама Кайта, что ты встретишься с ними. Для них это станет огромным облегчением.
Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Я был рад, что расстались мы все-таки по-дружески. Но я не поверил Гаю, когда он сказал, что у него все в порядке.
Глава 8
На следующее утро я зашел за Дороти, чтобы сопровождать ее на коронерские слушания. Она не выходила из дома со дня смерти Роджера, и я беспокоился о том, как ей удастся вынести предстоящие хлопоты. Проходя по Гейт-хаус-корт, я заметил, что фонтан, как и фонтан в Вестминстере, уже включили и он весело брызгается струйками воды. Погода стояла теплая, в ветвях деревьев щебетали птицы. Мир природы возвращался к жизни, но я не мог найти в себе сил порадоваться этому весеннему пробуждению.
Дороти сидела в кресле перед камином, ее верная Маргарет — рядом с ней. Обе женщины были одеты в черные платья и чепцы с широкими траурными лентами. На темном фоне бледный овал лица Дороти казался белым как снег. Ее вид напомнил мне о том, как недавно я видел еще одну безутешную вдову — Кэтрин Парр.
Увидев меня, Дороти храбро улыбнулась.
— Уже пора? Да, по твоему лицу вижу, что пора.
Она вздохнула и посмотрела на фриз, висевший над камином. Я взглянул туда же. Из зарослей толстых ветвей на меня смотрел горностай.
— Прямо как живой, — заметил я.
— О, как нравилась эта вещь Роджеру! Его сердило лишь то, что угол фриза плохо отремонтировали после повреждения.
— Ты уверена, что сможешь выдержать то, что нас ждет сегодня? — спросил я, поглядев на ее белое лицо и впалые щеки.
— Да, — ответила Дороти, и в ее голосе прозвучала прежняя решительность. — Я должна видеть, как ловят убийцу Роджера.
— Опознание тела, если хочешь, я могу взять на себя.
— Да, сделай одолжение. Боюсь, что это будет для меня чересчур.
— До Гилдхолла
[17]
доберемся на лодке.
— Хорошо.
Помедлив, она неожиданно для меня спросила:
— О чем говорят люди на улицах?
— Только о том, что здесь произошло жестокое убийство.
— Если кто-то осмелится сказать про Роджера хотя бы одно дурное слово, я выцарапаю ему глаза.
— Вот это правильно, хозяйка, — одобрительно проговорила Маргарет и помогла Дороти подняться с кресла.
В огромном, с колоннами, зале лондонской ратуши царило обычное оживление. Необычным было другое: два констебля, которых зачем-то поставили у входа. По залу во всех направлениях суетливо перемещались члены Городского совета и чиновники различных гильдий. Некоторые из них с любопытством поглядывали на большую группу одетых в черное адвокатов, собравшихся в дальнем углу. Я узнал суровое лицо казначея Роуленда, остальные были барристерами из Линкольнс-Инн, избранными в состав жюри присяжных. Меня удивило то, что, за исключением казначея Роуленда, все они были очень молоды. Многим было явно не по себе. В том числе и двум студентам, которые нашли тело. Они стояли с краю группы. Гай находился чуть в стороне и был погружен в беседу с Бараком.
