— Интересно, кто теперь лечит бедняков Вестминстера? — вслух подумал я, вспомнив планы Роджера открыть больницу для бедных.
Передо мной снова возникло его лицо; он улыбался и кивал головой.
— Негде им больше лечиться, — с грустью отозвался Харснет.
За нашими спинами послышался скрип, и мы резко обернулись. Кто-то открывал дверь. Барак положил ладонь на эфес шпаги. В следующую секунду перед нами предстала необычная фигура. Это был худой, старый оборванец с напоминающим птичье гнездо пучком грязных волос на голове и впалыми щеками. Он не заметил нас и принялся разгребать длинной веткой, которую принес с собой, мусор, лежавший в одном из углов комнаты.
— Что вам здесь надо? — Голос Харснета, звонко прозвучавший в пустой комнате, заставил незнакомца резко дернуться от неожиданности.
Он уронил свою ветку, обхватил себя руками и с неописуемым страхом воззрился на нас.
— Ну? — поторопил Харснет.
Старик съежился под нашими взглядами.
— Я… Я не хотел ничего плохого, шэр.
Он глотал буквы, шепелявил, и речь его звучала невнятно. Вначале я подумал, что он пьян, но потом понял, что у него просто нет зубов. Затем я увидел, что на самом деле это никакой не старик, а выглядит так из-за провалившихся щек.
— Вы находитесь на монастырской территории, — не отступал Харснет, — и пришли сюда не просто так, а с какой-то целью. С какой?
— Я ишкал швои жубы, шэр, — прошамкал незнакомец, в отчаянии ломая руки и пятясь. — Надеялся найти их в углу, там, где я ешо не шмотрел. Где-то в Вештминштере.
Во взгляде его широко раскрытых синих глаз читалась детская беспомощность, и я подумал: а уж не слабоумный ли этот бедняга?
Видимо, подумав о том же самом, Харснет произнес уже более мягким тоном:
— Ну, тогда ладно. Только сейчас оставьте нас.
Бедняга торопливо вышел из комнаты и осторожно, точно боясь побеспокоить нас скрипом, закрыл за собой дверь.
— Господи Иисусе, что это было? — выдохнул Барак.
— Какой-то нищий бедняга, тронувшийся умом, — ответил Харснет. — Они в Вестминстере повсюду. Видимо, они нашли какой-то лаз, через который пробираются сюда. Нужно сказать стражникам.
Коронер, насупившись, посмотрел на Барака.
— А вас я попросил бы не упоминать имя Спасителя всуе.
Глаза Барака на миг вспыхнули. Вдалеке часы на башне пробили десять раз.
— Мне пора в суд, — сказал я. — Идем, Барак, нам нужно торопиться. Простите, мастер коронер, но мы должны идти. После того как я встречусь с двумя бывшими монахами, я сообщу вам о том, что удалось узнать.
Мы втроем дошли до главных ворот и снова оказались на открытой для всех территории бывшего монастыря. Здесь уже вовсю кипела жизнь, лавки распахнули свои двери, повсюду сновали люди. Увидев нас, в нашу сторону заторопилась парочка коробейников. Один из них тащил лоток с какими-то банками, распространявшими смрад на много ярдов вокруг.
— Рыбий жир, мастер! — еще не успев подойти, завопил он. — Жир из огромных рыбин! Он обладает множеством магических свойств!
Барак резким взмахом руки отогнал назойливого торговца прочь. И тут же в полу моей мантии вцепилась иссохшая рука. Полуобернувшись, я увидел одетую в лохмотья женщину с исхудавшим ребенком на руках.
— Не дайте моей крошке умереть с голоду, сэр! — заныла она.
Я отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, и вспомнил истории о том, что нищенки часто намеренно морят своих детей голодом, чтобы те вызывали большую жалость. А может, это была одна из тех историй, которые мы рассказываем своей совести, чтобы не замечать таких людей?
Когда мы шли к воротам, выходящим на Сивинг-лейн, я увидел впереди какую-то суматоху. Перед одним из магазинов между двумя приходскими констеблями стояла перепуганная супружеская пара средних лет. Еще двое констеблей вытаскивали из магазина потертые сундуки, а пятый копался в другом сундуке, уже открытом и стоящем на раскисшей от дождя земле. Он вытаскивал из него какие-то странные, на вид чужеземные костюмы. Вокруг успела собраться толпа зевак. Вид у них был мрачный и враждебный. Среди ротозеев я заметил синие куртки нескольких подмастерьев. Тут же вилась стайка покрытых струпьями, беззубых побирушек, едва прикрытых лохмотьями, некоторые из которых даже не имели тех или иных конечностей. Среди них были две женщины с потрепанными, обветренными лицами, вероятно, молодые, хотя возраст их определить было трудно. Беспричинно хохоча, они передавали друг другу кожаную флягу с выпивкой.
— Пока никаких книг, — сообщил констебль, рывшийся в сундуке.
— У нас нет запрещенных книг, — простонал хозяин магазина. — Мы лишь продаем костюмы для театральных постановок, этим и зарабатываем на жизнь. Пожалуйста…
— Ага, — проворчал стоявший рядом с ним констебль, — продаете актеришкам, которые играют пьесы Джона Бейла
[24]
и прочую еретическую непристойность.
Толпа злобно заворчала. Констебль, проводивший обыск, вытащил из сундука накладные бороды, отчего пьяные нищенки зашлись в неудержимом хохоте.
— Ну вот, чистки дошли и до Вестминстера, — со злостью прошептал Харснет. — Вот почему тут околачивался Боннер.
— Мне надо спешить.
Я не хотел оставаться тут и наблюдать эту неприятную сцену.
— Пропустите!
Я стал проталкиваться через толпу, но зеваки, пытаясь занять как можно более выгодную позицию, лишь плотнее сбивались в кучу и не давали пройти к воротам.
Барак, находившийся впереди меня, стал грубо расталкивать ротозеев.
Нищих все прибывало. Протягивая худые руки, они плотным кольцом окружили толпу обычной публики. Передо мной вырос молодой оборвыш.
— Пошел прочь! — рявкнул я на него, проталкиваясь по направлению к воротам.
— Ага! — заорал он. — Горбатая ворона!
Продолжая пробираться через толпу, я вдруг почувствовал острую боль в левом предплечье и услышал, как возле моего уха кто-то шепотом произнес мое имя:
— Шардлейк!
Я вскрикнул и схватился за болевшее место. Когда я отнял руку, ладонь была в крови. Услышав мой крик, Харснет и Барак обернулись. Я закатал порванный рукав мантии и увидел длинный разрез на своем дублете, из-под которого сочилась кровь.
— Меня пырнули, — проговорил я и почувствовал, как закружилась голова.
— Снимите мантию, — велел Барак.
Его взгляд метался по толпе, но в такой суматохе было невозможно понять, кто напал на меня.
