— Более того, мой интерес к анатомии может найти применение не только в живописи, в достоверном изображении людей и святых. Огромное значение имеет исследование мертвых тел для медицины. Это способ понять, отчего умирают люди.
— Люди умирают потому, что того хочет Господь, — твердо сказал монах.
— Разумеется, отец Бенедикт! Но смерть может быть отсрочена. Ведь наверняка ваша собственная работа в больнице убедила вас в этом?
— Когда Создатель призывает вас к Себе, ваш земной срок подходит к концу. Никто из смертных не может этому помешать.
— И тем не менее, — настаивал хозяин, — не может быть ничего плохого в попытке продлить жизнь.
— Вы не можете обмануть смерть. Время и место смертного часа определяет Господь. В Библии сказано: «Не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий»
[2]
.
— Я вовсе не пытаюсь разрушать планы Создателя, — ответил маэстро. — Но исследование ведет к знанию, а знание несет благо всем.
— На это можно возразить, что мы не созданы для того, чтобы знать слишком много. Человек вкусил плод древа познания добра и зла и за это был изгнан из райского сада. Знание может быть опасно.
Знание может быть опасно.
Тогда я впервые услышал это изречение. И снова вспомнил, когда его истинность подтвердилась в самых ужасных обстоятельствах.
Хозяин развел руками и ничего не ответил.
Монах вернул маэстро официальные документы, затем снял со стены один из факелов и дал нам знак следовать за ним.
Глава 9
Чтобы попасть в покойницкую, нам пришлось пройти вдоль здания, а потом долго спускаться по крутым ступенькам.
Помещение, в которое мы вошли, находилось глубоко под землей. В нем был низкий арочный потолок и вымощенный плитами пол. Здесь царил адский холод. Стену опоясывала длинная широкая полка, под которой лежали метлы, швабры и тряпки, стояли ведра. На полке с одной стороны были аккуратно сложены погребальные одежды, с другой — стояли коробочки и баночки с благовониями и разными мазями. В углу комнаты находились грубые подмости и какие-то доски, а посередине — два больших стола. То, что лежало на них, было накрыто простынями.
— Одного из свежих покойников вечером забрали родственники. Остались только два трупа — мужской и женский.
— Судя по всему, за ними никто уже не придет.
Льняные простыни были чистыми, свежевыстиранными. Отец Бенедикт хорошо справлялся со своими обязанностями и к каждому покойнику относился с уважением. Было очевидно, что милосердие монахов из ордена Святого Сострадания не делает ни для кого различия — ни для бедных, ни для богатых. Этого не скажешь о некоторых других орденах!
— Вот эта женщина вчера умерла в родах.
— Можно взглянуть?
Монах подвел нас к первому столу и откинул простыню с головы покойницы.
— Уличная девка. Промышляла в основном у реки, в нижней части города. Ее клиентура — пришлый народ: бродяги, барочники, погонщики мулов. — Он помолчал немного. — Вероятность дурной болезни весьма высока.
Маэстро посмотрел на лежавшую перед ним молодую женщину. Волосы у нее были расчесаны и убраны набок. Все еще влажные, они словно пропитались потом, которым она обливалась во время схваток. У нее было очень худое лицо; должно быть, она часто голодала.
— Нет, — решительно отказался хозяин.
— Тогда, может, младенец? Мертворожденный? — Монах показал на сверток, лежавший рядом с девушкой.
Хозяин с сомнением оглянулся на меня и снова покачал головой.
Монах аккуратно прикрыл девушку и направился к другому столу.
— Тогда, быть может, вам подойдет этот бродяга. Его уже полуживого нашли в горах и принесли к нам.
Монах рассказал, что этого старика нашел на горной тропе пастух, спускавшийся со своим стадом в долину. Старик лежал без сознания, однако пастух увидел, что жизнь еще теплится в его дряхлом теле, взвалил его на спину и принес в больницу, проделав с такой ношей путь в шесть миль. Старик умер во сне только сегодня утром.
— От какой болезни наступила смерть?
Монах пожал плечами:
— Он ни на что особенное не жаловался, разве что на общую слабость. Сердцебиение у него было редкое. А потом и вовсе прекратилось. Он был уже очень стар. Наверное, старость и стала причиной смерти.
— О да! — тут же согласился маэстро. — Я бы хотел осмотреть его. Если это возможно.
Монах кивнул, услышав заинтересованность в голосе маэстро. Однако на лице его мелькнуло выражение легкого недовольства.
Хозяин этого, казалось, не заметил. Это свойство его характера я лишь недавно обнаружил. Он умел очень быстро отключаться от мелочей и нюансов, связанных с обычными человеческими эмоциями, особенно если в это время занимался решением какой-нибудь научной задачи или каким-нибудь исследованием. Когда он погружался в работу, то никогда не считался с чувствами окружающих, редко извинялся или оправдывал свое поведение. Казалось, он тратит всю свою энергию на то, чтобы сосредоточиться на объекте исследования, и не замечает, что остальные не разделяют его увлеченности.
— Могу ли я приступить к работе, или вы собирались еще что-то с ним сделать?
— Все покойники были причащены и исповедованы.
— А обмыты?
Монах метнул на нас ледяной взгляд:
— У нас в больнице не ждут смерти пациента, чтобы обмыть его. Наши братья, а также те добрые сестры, что нам помогают, моют всех больных сразу при поступлении, невзирая на то, какая у них болезнь.
— Простите меня, святой отец. — Маэстро наконец обратил внимание на холодный тон монаха. — Я нисколько не хотел оскорбить вашу больницу.
Он снял кожаную сумку с моего плеча и поставил ее на полку у стены. Открыв сумку, он достал оттуда замшевый сверток, в котором находилось что-то довольно тяжелое, и развернул его.
Монах нахмурился.
В развернутом виде сверток оказался длинным куском замши со множеством пришитых карманов. И в каждом кармане был нож. Я думал, что знаю о ножах все, ведь я цыган. Но таких я прежде не встречал. Некоторые были с длинным лезвием, а некоторые с коротким. Другие походили на кинжалы со сверкающим лезвием. Все ножи с виду были очень острые, с ручками, сконструированными специально для маэстро — их было удобно брать как правой, так и левой рукой. Тут же находился завернутый в льняную тряпочку точильный камень, а рядом с ним — бурдюк с водой.
Монах прокашлялся и сказал:
— Распоряжусь, чтобы тело перенесли в соседнюю комнату, где вам никто не помешает.
— Отлично! — Маэстро свернул замшевый футляр для ножей и сунул под мышку. — Благодарю вас, отец Бенедикт!
