— Нет, потому что рисунок на тыльной стороне листка здесь совсем не такой, как у мяты! — Я огляделся по сторонам и, найдя настоящую мяту, оторвал листик и показал ему. — Видите?
— Вижу, Маттео! — Он взял у меня листик. — Он разноцветный! — И медленно повторил, чтобы я смог запомнить: — Разноцветный!
Я кивнул, показывая, что запомнил новое слово.
— Это значит, что лист неоднороден по цвету, — пояснил он, вертя листик в руках. — Наверное, это видоизмененная мята… а может, наоборот, мята произошла от него? Вот что во всем этом самое интересное.
— Но мяту использовали в кулинарии с достопамятных времен! — упрямился Грациано. — Все знают, что она помогает пищеварению.
— Но эта трава мешает пищеварению! — не менее упрямо повторил я. — Мы давали ее больным животным нарочно, чтобы вызвать рвоту!
— Грациано! — сказал маэстро. — Напомни мне, пожалуйста, когда у тебя заболел живот?
— К чему напоминать! — засмеялся Фелипе. — Да всему свету это известно!
— Два года назад, летом, когда мы были под Миланом.
— Я занемог своей обычной летней болезнью. Когда влажно и душно, я всегда чувствую себя неважно. И тогда мне посоветовали пожевать лист мяты. Я последовал этому совету, и мне полегчало. С тех пор всегда жую мяту, если случается ее найти.
— С тех самых пор ты и мучаешься животом! — воскликнул маэстро. — Разве ты не понимаешь, что произошло? Ты заболел, тебе прописали мяту, и мята помогла. Но потом, когда мы пустились в путешествие, ты постоянно жевал не настоящую мяту, а вот эту, фальшивую. И вместо того чтобы избавить тебя от страданий, она лишь усугубляла их.
— А еще вы слишком много едите! — добавил я.
И это было правдой. Накануне я сам видел, как плотно он поел на ночь.
— Если станете заполнять желудок прямо перед сном, то с утра будете страдать животом.
— Проще выражайся, Маттео! — расхохотался Фелипе.
Маэстро присоединился к нему. Я переводил взгляд с одного на другого. Мне и в голову не пришло, что я сказал что-то смешное.
Маэстро хлопнул меня по плечу:
— Устами младенца глаголет истина!
Грациано повесил голову в притворном раскаянии:
— Не могу отрицать, что вкушать пищу для меня — огромное наслаждение!
— Меньше ешь на ночь, и тогда завтрак будет приятнее! — посоветовал Фелипе.
— Погодите немного, я зарисую эту травку! — сказал маэстро и присел на камень.
Его друзья обменялись снисходительными улыбками. Он взглянул на них.
— Это займет одну секунду!
— Как обед Грациано, — усмехнулся Фелипе.
Но произнес он это тихо, чтобы не мешать маэстро, который уже начал рисовать.
Среди вещей, которые Фелипе привез из Флоренции, был запас тетрадей, сделанных в переплетной мастерской по специальному заказу маэстро; размер тетради позволял постоянно носить ее за поясом. Бывало, всего за один день он заполнял всю такую тетрадь записями и рисунками. И, хотя сам он никогда не забывал ни одной сделанной им зарисовки или заметки и все работавшие в студии знали, что надо предельно тщательно хранить даже самый жалкий клочок бумаги, если на нем имеется какая-нибудь зарисовка, было необычайно трудно вести счет его рукописям или навести в них порядок.
Его мозг поглощал знания любого рода, а потом выливал их обратно в виде рисунков, рассказов, басен и бесконечных заметок.
Вот и теперь он был полностью поглощен — не только этим растением, но и другими травами, росшими в том тенистом месте, где мы остановились. В конце концов мы провели там весь день. Фелипе и Грациано не сводили с маэстро внимательных любящих глаз. Когда маэстро заканчивал рисовать тот или иной листик, цветочек или стебелек, он откладывал его в сторону, и тогда его помощники подбирали отложенное растение и осторожно укладывали под пресс между листами специальной бумаги. Кроме того, они следили за тем, чтобы под рукой у маэстро всегда была еда — хлеб и бутыль вина, смешанного с водой. Я тоже помогал чем мог: пас лошадей, водил их на реку к водопою, искал необычные растения в рощице неподалеку.
Наконец маэстро поднял голову и окликнул меня.
— Ты знаешь это растение?
— Знаю. Мы называем его… — Я замолчал. Мне давно следовало отучиться говорить «мы» о своем народе. — У нас в деревне его называли Вифлеемской Звездой.
Он показал мне страницу со своей зарисовкой. Я был изумлен — настолько точно скопировал он листик, стебелек и даже крохотные вьющиеся волоски на тыльной стороне листа.
Но маэстро интересовали не только растения. Я заметил рядом с ним и кое-что другое.
Перехватив мой взгляд, он спросил:
— А из этого вы что делаете, Маттео?
— Это окаменелость, ископаемое животное. Оно жило давным-давно.
Он перевернул несколько страниц и показал мне зарисовку этой окаменелости, а также зарисовки камней разной формы и величины.
— Маэстро! — воскликнул я. — Как инженер, вы получили задание от Валентино укрепить его замки на случай нападения противника. Я знаю также, что вы — художник, и то, что вы режете трупы и зарисовываете разные органы потому, что хотите расширить свои познания в медицине. А теперь вы интересуетесь растениями и минералами! Так какой же наукой вы занимаетесь?
— Да всеми сразу!
— Всеми?
Он рассмеялся:
— Я хочу знать все. У меня пытливый ум! И как я заметил, — тут он коснулся указательным пальцем моего лба, — у тебя тоже!
Тут же я вспомнил, что однажды, когда он анатомировал труп, мне было так интересно наблюдать за его работой, что я даже наклонился поближе к столу. И тогда он вдруг остановился, отвел руку в сторону и сказал:
— А теперь посмотри ты, Маттео! Смотри внимательно!
— Может, сумеешь что-нибудь обнаружить!
Тогда он изучал язык, разглядывая его в лупу. Когда мы вернулись в его студию в замке, он нашел среди своих зарисовок рисунок с изображением льва и показал его мне. А потом рассказал, что однажды ему довелось выполнять какую-то работу для герцога Миланского, и у того в замке был лев, его держали в яме. Однажды, наблюдая за зверем, маэстро видел своими глазами, как тот с помощью одного лишь языка снял — а точнее, слизал шкуру с ягненка, прежде чем приступить к трапезе. Маэстро показал мне свой рисунок и пояснил:
— Язык льва специально приспособлен для этой цели.
Так он учил меня многому, и в ответ я делился с ним своим знанием растений. Конечно, никакого научного образования у меня не было, но я знал, какие растения могут лечить, а какие — убивать. Я знал, какие травы целебны, а какие ядовиты.
Я очень хорошо знал всякие яды.
