Сколько пройдет времени, прежде чем Элизабетта, Россана и Паоло обнаружат, что их мать, отец и брат были убиты не мародерствующими солдатами Борджа, а шайкой бандитов Сандино, которых послали, чтобы найти меня?
И поймут, что это я, Маттео, стал причиной гибели семейства дель Орте.
Глава 31
Колокола звонили к вечерне, когда мы добрались наконец до горного селения Мельте.
Мы сразу заметили монастырь. Это было небольшое здание, приютившееся у пологого склона горы за перевалом. У здания были высокие стены и единственная дверь, над которой висел фонарь. Фонарь освещал надпись, гласившую, что перед нами монастырь Младенца Христа и Святого Христофора.
— Святой Христофор… — Элизабетта слабо улыбнулась. — Это святой, покровительствующий путникам. Будем надеяться, что он поможет нам!
Она сделала шаг вперед.
— Надо действовать осторожно! — напомнил я.
— А я пойду, — заявил Паоло. — Я не боюсь.
— Быть осторожным — не значит бояться, — упрекнула Элизабетта своего брата. — Будет лучше, если первой пойду я.
— У мужчины больше права приказать им открыть дверь! — воскликнул Паоло, задетый упреком сестры.
— Но ведь они монашки, — объяснила Элизабетта. — Единственный мужчина, которого они видят, — это местный священник, читающий для них мессу. Ну, может быть, еще кто-нибудь из родственников появляется по праздникам. Но ты чужой, и сейчас ночь. Если ты начнешь звонить и требовать отворить дверь, ты лишь напугаешь их, и они нас не впустят. А я пойду и спрошу сестру привратницу, могу ли я поговорить с матерью настоятельницей.
— Они откажут тебе! — кипятился Паоло. — Ты еще мала! Они прогонят тебя или велят прийти с кем-нибудь из взрослых.
— Но я скажу, что принесла срочное известие от ее брата из Аверно и что должна поговорить с ней наедине.
Паоло взглянул на меня.
— Элизабетте лучше пойти к монастырю одной, — сказал я ему. Потом повернулся к Элизабетте, чтобы напомнить: — Монах велел сказать его сестре…
— Ах, Маттео, я прекрасно помню, что велел сказать монах. Ты думаешь, раз я девчонка, то в голове у меня ничего не держится, но я запомнила все слово в слово. Я скажу ей: «Ваш брат нисколько не сердится на вас за то, что ему пришлось вынести порку от садовника, когда вы сорвали лучшие розы в отцовском саду и сплели из них гирлянду для статуи Девы Марии».
Мы стояли и смотрели, как Элизабетта подошла к двери и дернула шнурок звонка. Спустя какое-то время в двери приоткрылось окошко.
Элизабетта что-то сказала тому, кто был по ту сторону окошка. Окошко закрылось. Прошло еще несколько минут, прежде чем оно открылось снова. А потом отворилась дверь.
На пороге стояла монахиня. Но она не сделала ни шагу наружу.
Согласно закону монастыря монахиням запрещалось переступать его порог. Принимая обет, монахиня остается там на всю жизнь, и после смерти ее хоронят внутри монастырских стен.
Склонившись к Элизабетте, монахиня поговорила с ней, а потом посмотрела туда, куда показала Элизабетта, то есть на нас.
— Стань прямо! — пихнул я Паоло локтем. — Чтобы она нас видела и поняла, что мы не причиним им вред.
Паоло выпрямился, но Россана не смогла сделать это. Здоровой рукой он прижал ее к себе, как маленького ребенка.
Мать настоятельница махнула нам рукой, приглашая подойти. Она внимательно оглядела каждого из нас, а потом спросила:
— Так как поживает мой добрый брат?
— Он был в добром здравии, когда мы видели его в последний раз, — ответил я. — Но он подверг себя большой опасности, предоставив нам убежище.
— Тогда я могу, по крайней мере, поступить так, как поступил он, — сказала мать настоятельница и пригласила нас войти.
— Но вы должны знать одну вещь, — заговорил Паоло. — Мы соприкоснулись с чумой.
Сестра привратница отшатнулась от нас, но мать настоятельница сохранила полное самообладание.
— Должно быть, вы очень нуждаетесь в помощи, раз мой брат послал вас ко мне при таких обстоятельствах!
И она широко распахнула дверь, впуская нас.
Мать настоятельница провела нас в подвал, расположенный значительно ниже здания монастыря. Он был вырыт в горе и обособлен от основных помещений.
— Снимите с себя всю одежду, — велела она, — и я сожгу ее. Потом хорошенько поскребите себя щеткой. Да! И волосы надо будет сбрить.
Элизабетта ахнула и схватилась за свои кудрявые волосы.
— Мне очень жаль, — с сочувствием посмотрела на нее монахиня, — но, если мы хотим предотвратить распространение инфекции, любой инфекции, эти меры — единственный способ. Я поищу для вас другую одежду. Мы шьем облачения для духовников всех рангов — вплоть до епископов и даже кардиналов. Я пороюсь в корзинах, посмотрю, нет ли там чего-нибудь подходящего для вас.
— Уверен, что это высшие чины папства виновны в наших несчастьях! — заявил Паоло. — Я не вынесу, если мне придется одеться в то, во что одеваются члены этой организации!
— Тогда, может быть, подойдет ряса послушника? — серьезно спросила мать настоятельница.
При этом она скрыла улыбку, и я понял, что ум у этой женщины такой же острый, как у ее брата.
Таким образом, все время своего пребывания в Мельте Паоло, Элизабетта и я ходили в рясах францисканских монахов.
И в таком же облачении покинули стены монастыря и ушли по горам на другую сторону Италии.
Только Россане не пришлось надеть рясу последователей святого из Ассизи. Когда мать настоятельница пришла, чтобы унести нашу зараженную одежду, она очень внимательно осмотрела Россану. А потом вернулась с теплым одеялом и, завернув в него хрупкое тельце девочки, унесла ее в монастырский изолятор.
До ее последнего мгновения мы с Паоло стояли по обеим сторонам ее постели, а Элизабетта держала ее руку в своей.
Через два дня Россана дель Орте умерла.
Глава 32
Зимний ветер еще бушевал в горах, но длинные сосульки на краях крыши монастыря уже начали таять. И тогда мать настоятельница решила, что для нас настало время двигаться дальше.
— Снег тает. День-другой, и дорога через перевал откроется. Если солдаты Борджа выслеживают вас с таким рвением, они могут ждать в Аверно. И как только горные тропы и проходы откроются, они придут за вами сюда.
Мы пошли на могилу Россаны, чтобы попрощаться с нею.
Чтобы скрыть свое пребывание здесь, мы вынуждены были похоронить ее под вымышленным именем.
Как и всем монахиням во всех монастырях, ей дали новое имя, оно и было начертано на простом деревянном кресте, обозначившем место ее последнего успокоения. А выбрала его Элизабетта.
