На следующий день я отнес книжку Левому Писцу. Он внимательно рассмотрел ее.
— Откуда ты ее взял? — спросил он меня.
— Ее подарила мне одна госпожа.
— Какая госпожа будет делать подобные подарки такому мальчишке, как ты?
— Ни за что не скажу, кто подарил мне эту книжку, — сказал я. — Но я ее не украл.
— Я верю тебе, — сказал он, — и поэтому ее происхождение еще больше интригует меня.
— Покажи мне, что здесь сказано!
Он принялся читать вслух.
— Нет, — сказал я. — Не так. Покажи мне, что здесь сказано и в каком месте это сказано.
Он начал медленно читать, водя пальцем по строке: «В одной далекой стране жил-был один дракон…»
— Ты уверен, что на этой странице написаны именно эти слова?
— Конечно уверен! — возмутился он. — Меня учил сам брат Ансельмо в зна…
— … в знаменитом монастыре Святого Бернара в Монте-Кассино
[10]
, — закончил я за него. — Я помню твою чудесную родословную. Но, — склонился я над его плечом, — откуда ты знаешь, как звучит каждое слово?
— Из букв, из которых сложены слова, — ответил он. — Каждая буква означает тот или иной звук. Буквы, записанные в разном порядке, и составляют отдельные слова.
— И это все? — рассмеялся я. — Тогда не так уж трудно этому научиться!
— Неужели? — мягко спросил он.
— Да! — ответил я. — Что ж, продолжай!
— Но не бесплатно!
— Я заплачу тебе! — Я вытащил из кармана одну из монет, подаренных мне хозяином на праздник Крещения. — Столько я заплатил тебе за то, чтобы ты прочел мне письма, которые я тебе приносил.
— Э, нет! — возразил он. — Сейчас речь идет не о том, чтобы я прочел тебе несколько строк. Ты просишь меня совсем не об этом.
— А о чем я тебя прошу?
— Ты просишь меня научить тебя читать. А за это я беру одну монетку за полчаса.
Я отошел в сторонку, чтобы пересчитать деньги.
— Сколько времени мне понадобится на то, чтобы узнать все слова, которые я должен знать? — спросил я его.
Писец улыбнулся.
— Маттео, а сколько времени длится твоя жизнь?
Глава 41
Тайный проект начал обретать реальные очертания.
Спрятанная от посторонних глаз, постепенно возникла великолепная, изящная конструкция из деревянных реек и обшивки. Сделана она была по чертежам маэстро и под его неусыпным присмотром. Все это время я помогал Зороастро воплощать в жизнь это наиболее поразительное изобретение ума хозяина, а любую свободную минуту тратил на занятия чтением с Левым Писцом. Мы работали от зари от зари и с каждым днем все дольше, потому что по мере того, как весна утверждалась в своих правах на земле, дни становились длиннее.
Мне было велено перенести свой тюфяк и другие вещи на это новое место. А когда я сделал это, Фелипе заметил у меня листочки бумаги, исписанные буквами и простыми словами; их дал мне для запоминания Левый Писец.
— Что это, Маттео? — спросил он, подняв несколько бумажек и внимательно их рассматривая.
Я оглянулся. Салаи рядом не было: они с Грациано ушли в Палаццо Веккьо, чтобы что-то там доделать. Хозяин и Зороастро разговаривали в другом конце комнаты.
— Это буквы, которые я учу, — тихим голосом ответил я. — Помните, я рассказывал вам о Левом Писце? Это тот человек, что в начале зимы написал ответ моей подруге. Я плачу ему, и он учит меня читать. Так что к тому времени, когда вы найдете мне учителя, я уже буду кое-что уметь.
Фелипе серьезно посмотрел на меня и сказал:
— Я очень рад, Маттео, что ты этим занимаешься!
Больше он не добавил ничего, но на следующий день я обнаружил на своем тюфяке несколько листов бумаги и особую доску, с помощью которой школьники изучают азбуку.
Левый Писец был не самым терпеливым из учителей, и заниматься у него оказалось делом скучным и утомительным.
Он совсем не умел объяснять и не мог ответить на мои вопросы.
Например, как получилось, что наши буквы имеют именно такие начертания? Кто указал, какой знак будет соответствовать каждому звуку? Каким образом было решено, что именно в таком порядке нужно ставить буквы, чтобы образовалось то или иное слово?
— Почему именно так? — требовал я объяснений.
Однажды писарь, совсем выйдя из себя, больно ударил меня по голове костяшками пальцев.
— Не заговаривай мне зубы вопросами, на которые нет ответа! — рявкнул он. — Единственное, что от тебя требуется, — впустить знания в свою тупую башку. Ты уж постарайся, иначе я брошу тебя в Арно.
Но я думаю, ему доставляли удовольствие усилия, какие он прилагал к моему обучению. С наступлением весны мне иногда удавалось отвлечь его, он забывал о наших занятиях и рассказывал мне кое-что о своей жизни. Мы стали как-то ближе друг другу. В результате я несколько потерял бдительность и не всегда следил за тем, что говорю о собственной жизни. И когда писец как бы мимоходом спросил о происхождении писем, которые я получал, я выболтал ему все про Элизабетту — кто она и как я познакомился с ней.
Мне даже в голову не пришло, что с его стороны это могло быть больше чем пустая болтовня, что он собирал информацию, как белка запасает орехи на зиму, на случай голода. Я не думал, что писец мог быть еще и шпионом.
Любопытство старика касалось в основном дел моего хозяина. Но мне хватало ума не упоминать о вещах, которые маэстро не хотел обсуждать при чужих людях.
Время от времени маэстро продолжал делать вскрытия, и теперь его записи и рисунки содержали массу сведений о строении и функционировании человеческого тела. Помогая хозяину, я уже не чувствовал ужаса или отвращения, которые сначала испытывал в морге в Аверно. Я стал больше интересоваться тем, что он делает. Но писцу я ничего об этом не сказал, как и о таинственной машине, которую мы создавали, и о том, где она находится.
Зороастро был в восторге от работы, в которой пригодились его знания как инженера. Ему больше нравилось что-то придумывать и мастерить, чем толочь краски и готовить смеси для фресок. С приближением лета его все более снедало нетерпение: хотелось опробовать машину. И однажды в конце весны я услышал, как он умолял маэстро.
— Она полетит. Эта птица будет летать, я тебе говорю!
— Рано еще, Зороастро, — ответил мой хозяин.
Хотя эти двое были друзьями более четверти века, это не мешало им спорить. Когда Зороастро волновался, он всегда краснел, и лицо его покрывалось странными пятнами. Это объяснялось травмами кожи, полученными при смешивании химикатов, а также при работе в кузнице от летящих во все стороны искр. На его смуглом, морщинистом лице виднелись следы ожогов от пороха, а на руке у двух пальцев не хватало кончиков. Но глаза у него всегда были живые, взгляд ясный, а вот манера поведения часто была нервной и импульсивной, как сейчас, когда он пытался убедить моего хозяина, что пора испытать его летающую машину.
