Швейк победоносно оглядел унтер-офицеров, которые были
поражены и уничтожены его выступлением.
Взводный Фукс пробурчал что-то невразумительнее и быстро
ушёл. Швейк закричал ему вдогонку:
— Так можно позвонить господину обер-лейтенанту, что
всё в порядке?
— Немедленно буду с десятью солдатами на складе, —
ответил взводный Фукс, уже подойдя к бараку.
А Швейк, не произнеся ни слова, ушёл, оставив
унтер-офицеров, ошеломлённых не меньше, чем взводный Фукс.
— Начинается! — сказал низенький капрал
Блажек. — Начнём паковаться.
* * *
Швейк вернулся в канцелярию одиннадцатой маршевой роты. Не
успел он раскурить трубку, как раздался телефонный звонок. Со Швейком снова
заговорил поручик Лукаш.
— Где вы шляетесь, Швейк? Звоню уже третий раз, и никто
не отзывается.
— Разыскивал, господин обер-лейтенант.
— Что, уже пошли?
— Конечно, пошли, но ещё не знаю, пришли ли они туда.
Может быть, ещё раз сбегать?
— Вы нашли взводного Фукса?
— Нашёл, господин обер-лейтенант. Вначале он мне сказал
«чего?», и только когда я ему объяснил, что телефонный разговор должен быть
краток и ясен…
— Не дурачьтесь, Швейк!.. Ванек ещё не вернулся?
— Не вернулся, господин обер-лейтенант.
— Да не орите вы так в трубку! Не знаете, где теперь
может быть этот проклятый Ванек?
— Не знаю, господин обер-лейтенант, где может быть этот
проклятый Ванек.
— Он был в полковой канцелярии, но куда-то ушёл. Может,
в кантине?.. Отправляйтесь к нему, Швейк, и передайте, чтобы он немедленно шёл
на склад. Да вот ещё что; найдите немедленно капрала Блажека и скажите, чтобы
он тотчас же отвязал Балоуна, и пошлите Балоуна ко мне. Повесьте трубку.
Швейк действительно принялся хлопотать, нашёл капрала
Блажека и передал ему приказание поручика отвязать Балоуна. Капрал Блажек
заворчал:
— Когда туго приходится, робеть начинают!
Швейк пошёл посмотреть, как будут отвязывать Балоуна, а
потом проводил его, так как это было по дороге к кантине, где Швейк должен был
разыскать старшего писаря Ванека.
Балоун смотрел на Швейка, как на своего спасителя, и обещал
ему, что будет делиться с ним всеми посылками, которые получит из дому.
— У нас скоро будут резать свинью, —
меланхолически сказал Балоун. — Ты какую свиную колбасу любишь: с кровью
или без крови? Скажи, не стесняйся, я сегодня вечером буду писать домой. В моей
свинье будет примерно сто пятьдесят кило. Голова у ней, как у бульдога, а такие
свиньи — самые лучшие. С такими свиньями в убытке не останешься. Такая порода,
брат, не подведёт! Сала на ней — пальцев на восемь. Дома я сам делал ливерную
колбасу. Так, бывало, налопаешься фаршу, что чуть не лопнешь. Прошлогодняя
свинья была на сто шестьдесят кило. Вот это свинья так свинья! — с
восторгом сказал он на прощанье, крепко пожимая руку Швейку. — А выкормил
я её на одной картошке и сам диву давался, как она у меня быстро жирела. Кусок
поджаренной ветчинки, полежавшей в рассоле, да с картофельными кнедликами,
посыпанными шкварками, да с капустой!.. Пальчики оближешь! После этого и пивко
пьётся с удовольствием!.. Что ещё нужно человеку? И всё это у нас отняла война.
Бородатый Балоун тяжело вздохнул и пошёл в полковую
канцелярию, а Швейк отправился по старой липовой аллее к кантине.
Старший писарь Ванек с блаженным видом сидел в кантине и
разъяснял знакомому штабному писарю, сколько можно было заработать перед войной
на эмалевых и клеевых красках.
Штабной писарь был вдребезги пьян. Днём приехал один богатый
помещик из Пардубиц, сын которого был в лагерях, дал ему хорошую взятку и всё
утро до обеда угощал его в городе.
Теперь штабной писарь сидел в полном отчаянии оттого, что у
него пропал аппетит, не соображал, о чём идёт речь, а на трактат об эмалевых
красках и вовсе не реагировал.
Он был занят собственными размышлениями и ворчал себе под
нос, что железнодорожная ветка должна была бы идти из Тршебони в Пельгржимов, а
потом обратно.
Когда вошёл Швейк, Ванек попытался ещё раз в цифрах
объяснить штабному писарю, сколько зарабатывали на одном килограмме
строительной краски, на что штабной писарь ни с того ни с сего ответил:
— На обратном пути он умер, оставив после себя только
письма.
Швейка он, очевидно, принял за какого-то неприятного ему
человека и начал обзывать его чревовещателем.
Швейк подошёл к Ванеку, который тоже хватил изрядно, но при
этом был приветлив и мил.
— Господин старший писарь, — отрапортовал ему
Швейк, — немедленно идите на склад, там вас уже ждёт взводный Фукс с
десятью рядовыми, и получайте консервы. Ноги в руки, бегом — марш! Господин
обер-лейтенант телефонировал уже дважды.
Ванек рассмеялся:
— Деточка моя, что я, идиот? Ведь за это мне пришлось
бы самого себя изругать, ангел ты мой! Времени на всё хватит. Над нами ведь не
каплет, золотце моё! Пусть сперва обер-лейтенант Лукаш отправит маршевых рот
столько же, сколько я, а тогда и разговаривает; небось тогда он ни к кому не
будет зря приставать со своим «бегом марш!». Я уже получил приказ в полковой
канцелярии, что завтра поедем, надо укладываться и немедленно получать на
дорогу провиант. А ты думаешь, что сделал я? Я самым спокойным манером зашёл
сюда выпить четвертинку вина. Сидится мне здесь спокойно, и пусть всё идёт
своим чередом. Консервы останутся консервами, выдача — выдачей. Я знаю склад
лучше, чем господин обер-лейтенант. Я разбираюсь в том, что говорится на
совещаниях господ офицеров у господина полковника. Ведь это только господину
полковнику чудится, будто на складе имеются консервы. Склад нашего полка
никогда никаких запасов консервов не имел, и доставали мы их от случая к случаю
в бригаде или одалживали в других полках, с которыми оказывались поблизости.
Одному только Бенешовскому полку мы должны больше трёхсот банок консервов. Хе,
хе! Пусть на совещаниях они говорят что им вздумается. Куда спешить? Ведь всё
равно, когда наши придут туда, каптенармус скажет им, что они с ума спятили. Ни
одна маршевая рота не получила на дорогу консервов. Так, что ли, старая
картошка? — обратился он к штабному писарю.
Тот, очевидно, засыпал, или с ним случился небольшой
припадок белой горячки, только он ответил:
— Она шла, держа над собой раскрытый зонт.
— Самое лучшее, — продолжал старший писарь
Ванек, — махнуть на всё рукой. Если сегодня в полковой канцелярии сказали,
что завтра трогаемся, — этому и малый ребёнок не поверит. Разве мы можем
уехать без вагонов? При мне ещё звонили на вокзал. Там нет ни одного свободного
вагона, точь-в-точь как с последней маршевой ротой. Сидели мы тогда два дня на
вокзале и ждали, пока над нами кто-нибудь смилуется и пошлёт за нами поезд. А
потом мы не знали, куда поедем. Даже сам полковник ничего не знал. Мы уж всю
Венгрию проехали, всё ещё никто не знал: поедем мы на Сербию или на Россию. На
каждой станции говорили по прямому проводу со штабом дивизии. А были мы просто
какой-то заплатой. Пришили нас наконец где-то у Дуклы. Там нас разбили
наголову, и мы снова поехали формироваться. Только не торопиться! Со временем
всё выяснится, а пока нечего спешить. Jawohl, noch einmal!
[147]
Вино у них здесь замечательное, — продолжал Ванек, не слушая, как бормочет
про себя штабной писарь:
