Он разговорился об отношении офицеров к нижним чинам, нижних
чинов к унтер-офицерам, о перебежчиках во вражеский стан, о политических
событиях и о том, что пятьдесят процентов чешских солдат politisch verdachtig.
[152]
— Jawohl, meine Herren der Kramarsch, Scheiner und
Klofatsch…
[153]
Офицеры в своём большинстве во время доклада думали о том, когда
наконец старый пустомеля перестанет нести эту белиберду, но полковник продолжал
городить всякий вздор о новых задачах новых маршевых батальонов, о павших в бою
офицерах полка, о цеппелинах, проволочных заграждениях, присяге…
Тут поручик Лукаш вспомнил, что в то время, когда весь
маршевый батальон присягал, бравый солдат Швейк к присяге приведён не был, так
как в те дни сидел в дивизионном суде.
При этом воспоминании он вдруг рассмеялся.
Это было что-то вроде истерического смеха, которым он
заразил нескольких офицеров, сидевших рядом. Его смех привлёк внимание
полковника, только что заговорившего об опыте, приобретённом при отступлении
германских армий в Арденнах. Смешав всё это в одну кучу, полковник закончил:
— Господа, здесь нет ничего смешного.
Потом все отправились в Офицерское собрание, так как
полковника Шрёдера вызвал к телефону штаб бригады.
Швейк дремал у телефона, когда его вдруг разбудил звонок.
— Алло! — послышалось в телефоне. — У
телефона Regimentskanzlei.
— Алло! — ответил Швейк. — Здесь канцелярия
одиннадцатой роты.
— Не задерживай, — послышался голос, — возьми
карандаш и пиши. Прими телефонограмму, — Одиннадцатой маршевой роте…
Затем последовали одна за другой какие-то странные фразы,
так как одновременно говорили двенадцатая и тринадцатая маршевые роты, и
телефонограмма совершенно растворилась в этом хаосе звуков. Швейк не мог понять
ни слова. Наконец всё утихло и Швейк разобрал:
— Алло! Алло! Повтори и не задерживай!
— Что повторить?
— Что повторить, дубина! Телефонограмму!
— Какую телефонограмму?
— Чёрт побери! Глухой ты, что ли? Телефонограм которую
я продиктовал тебе, балбес!
— Я ничего не слышал, здесь ещё кто-то вмешался в наш
разговор.
— Осёл ты, и больше ничего! Ты что думаешь, я с тобой
валять дурака буду? Примешь ты телефонограмму или нет? Есть у тебя карандаш и
бумага? Что?.. Нет?.. Скотина! Мне ждать, пока ты найдёшь? Ну и солдаты
пошли!.. Ну, так как же? Может, ты ещё не подготовился? Наконец-то раскачался!
Так слушай: 11. Marschkumpanie.
[154]
Повтори!
— 11. Marschkumpanie.
— Kumpaniekommandant..
[155]
Есть?..
Повтори!
— Kumpaniekommandant…
— Zur Besprechung morgen..
[156]
Готов?
Повтори!
— Zur Besprechung morgen…
— Um neun Uhr — Unterschrift.
[157]
Понимаешь, что такое Unterschrift, обезьяна? Это подпись! Повтори это!
— Um neun Uhr — Unterschrift. Понимаешь… что… такое
Unterschrift, обезьяна, это — подпись.
— Дурак! Подпись: Oberst Schroder,
[158]
скотина! Есть? Повтори!
— Oberst Schroder, скотина…
— Наконец-то, дубина! Кто принял телефонограмму?
— Я.
— Himmelherrgott!
[159]
Кто это — «я»?
— Швейк. Что ещё?
— Слава богу, больше ничего. Тебя надо было назвать
«Ослов». Что у вас там нового?
— Ничего нет. Всё по-старому.
— Тебе небось всё нравится? Говорят, у вас сегодня
кого-то привязывали?
— Всего-навсего денщика господина обер-лейтенанта он у
него обед слопал. Не знаешь, когда мы едем?
— Это, брат, вопрос!.. Старик и тот этого не знает.
Спокойной ночи! Блох у вас там много?
Швейк положил трубку и принялся будить старшего писаря
Ванека, который отчаянно сопротивлялся; когда же Швейк начал его трясти, писарь
заехал ему в нос. Потом перевернулся на живот и стал брыкаться.
Всё-таки Швейку удалось его разбудить и писарь, протирая
глаза, повернулся к нему лицом и испуганно спросил:
— Что случилось?
— Ничего особенного, — ответил Швейк, — я
хотел с вами посоветоваться. Только что мы получили телефонограмму: завтра в
девять часов господин обер-лейтенант Лукаш должен явиться на совещание к
господину полковнику. Я не знаю, как мне поступить. Должен ли я пойти передать
ему это сейчас, немедленно, или завтра утром. Я долго колебался: стоит мне вас
будить или не стоит, ведь вы так славно храпели… А потом решил, куда ни шло: ум
хорошо, два лучше…
— Ради бога, прошу вас, не мешайте спать, —
завопил Ванек, зевая во весь рот, — отправляйтесь туда утром и не будите
меня!
Он повернулся на бок и тотчас заснул.
Швейк опять сел около телефона и, положив голову на стол,
задремал. Его разбудил телефонный звонок.
— Алло! Одиннадцатая маршевая рота?
— Да, одиннадцатая маршевая рота. Кто там?
— Тринадцатая маршевая рота. Алло! Который час? Я никак
не могу созвониться с телефонной станцией. Что-то долго не идут меня сменять.
— У нас часы стоят.
— Значит, как и у нас. Не знаешь, когда трогаемся? Ты
не говорил с полковой канцелярией?
— Там ни хрена не знают, как и мы.
— Не грубите, барышня! Вы уже получили консервы? От нас
туда ходили и ничего не принесли. Склад был закрыт.
— Наши тоже пришли с пустыми руками.
— Зря только панику подымают. Как думаешь, куда мы
поедем?
— В Россию.
— А я думаю, что, скорее, в Сербию. Посмотрим, когда
будем в Будапеште. Если нас повезут направо — так Сербия, а налево — Россия. У
вас уже есть вещевые мешки? Говорят, жалованье повысят. А ты играешь в три
листика? Играешь — так приходи завтра. Мы наяриваем каждый вечер. Сколько вас
сидит у телефона? Один? Так наплюй на всё и ступай дрыхать. Странные у вас
порядки! Ты небось попал как кур во щи. Ну, наконец-то меня пришли сменять.
Дрыхни на здоровье!
