— А пан Бретшнейдер сюда больше не заходит? —
спросил Швейк.
— Заходил несколько раз, — ответила
трактирщица. — Выпьет одну-две кружки, спросит меня, кто здесь бывает и
слушает, как посетители рассказывают про футбол. Они всегда, как увидят пана
Бретшнейдера, говорят только про футбол, а его от этого передёргивает — того и
гляди судороги сделаются и он взбесится. За всё это время к нему на удочку
попался только один обойщик с Поперечной улицы.
— Это дело навыка, — заметил Швейк. —
Обойщик-то был глуповат, что ли?
— Ну, как мой муж, — ответила с плачем
хозяйка. — Тот его спросил, стал бы он стрелять в сербов или нет. А
обойщик ответил, что не умеет стрелять, что только раз был в тире, прострелил
там корону. Тут мы все услышали, как пан Бретшнейдер произнёс, вынув свою
записную книжку: «Ага! Ещё одна хорошенькая государственная измена!» — и вышел
с этим обойщиком с Поперечной улицы, и тот уже больше не вернулся.
— Много их не возвращается, — сказал Швейк. —
Дайте-ка мне рому.
Как раз в тот момент, когда Швейк заказывал себе вторую
рюмку рому, в трактир вошёл тайный агент Бретшнейдер. Окинув беглым взглядом
пустой трактир и заказав себе пиво, он подсел к Швейку и стал ждать, не скажет
ли тот чего.
Швейк снял с вешалки одну из газет и, просматривая последнюю
страницу с объявлениями, заметил:
— Смотрите-ка, некий Чимпера, село Страшково, дом номер
пять, почтовое отделение Рачиневес, продаёт усадьбу с семью десятинами пашни.
Имеется школа и проходит железная дорога.
Бретшнейдер нервно забарабанил пальцами по столу и обратился
к Швейку:
— Удивляюсь, почему вас интересует эта усадьба, пан
Швейк?
— Ах, это вы? — воскликнул Швейк, подавая ему
руку. — А я вас сразу не узнал. У меня очень плохая память. В последний
раз мы расстались, если не ошибаюсь, в приёмной канцелярии полицейского
управления. Ну, что поделываете? Часто заглядываете сюда?
— Сегодня я пришёл, чтобы повидать вас, — сказал
Бретшнейдер. — В полицейском управлении мне сообщили, что вы торгуете
собаками. Мне нужен хороший пинчер, или, скажем, шпиц, или вообще что-нибудь в
этом роде…
— Это всё мы вам можем предоставить, — ответил
Швейк. — Желаете чистокровного или так… с улицы?
— Я думаю приобрести чистокровного пса, — ответил
Бретшнейдер.
— А почему бы вам не завести себе полицейскую
собаку? — спросил Швейк. — Она бы вам сразу всё выследила, навела бы
вас на след преступления. У одного мясника в Вршовицах есть такой пёс; он возит
ему тележку. Этот пёс, можно сказать, работает не по специальности.
— Мне бы хотелось шпица, — сдержанно повторил
Бретшнейдер, — шпица, который бы не кусался.
— Желаете беззубого шпица? — осведомился
Швейк. — Есть такой на примете: в Дейвицах, у одного трактирщика.
— Пожалуй, лучше уж пинчера… — нерешительно
произнёс Бретшнейдер, собаковедческие познания которого находились в зачаточном
состоянии. Если бы не приказ из полицейского управления, он никогда бы не
приобрёл о собаках никаких сведений.
Но приказ был точный, ясный и определённый: во что бы то ни
стало сойтись со Швейком поближе на почве торговли собаками. Для достижения
этой цели Бретшнейдер имел право подобрать себе помощников и располагать
известными суммами на покупку собак.
— Пинчеры бывают покрупнее и помельче, — сказал
Швейк. — Есть у меня на примете два маленьких и три побольше. Всех пятерых
можно держать на коленях. Могу их вам от всей души порекомендовать.
— Это бы мне подошло, — заявил Бретшнейдер. —
А сколько стоит пинчер?
— Смотря по величине, — ответил Швейк. — Всё
зависит от величины. Пинчер не телёнок, с пинчерами дело обстоит как раз
наоборот: чем меньше, тем дороже.
— Я взял бы покрупнее, дом сторожить, — сказал
Бретшнейдер, боясь перерасходовать секретный фонд полиции.
— Отлично! — подхватил Швейк. — Крупного могу
продать по пятидесяти крон, самого крупного — по сорока пяти. Но мы забыли одну
вещь: вам щенят или постарше, и потом: кобельков или сучек?
— Мне всё равно, — ответил Бретшнейдер, которому
надоели эти неразрешимые проблемы. — Так достаньте их, а я завтра в семь
часов вечера к вам зайду. Договорились?
— Договорились, приходите, — неохотно согласился Швейк. —
В таком случае я бы попросил у вас задаток — тридцать крон.
— Какие могут быть разговоры! — сказал
Бретшнейдер, отсчитывая деньги. — Ну, а теперь мы с вами разопьём по
четвертинке на мой счёт…
Когда они выпили, Швейк тоже заказал за свой счёт четвертинку
вина. Потом заказал Бретшнейдер, он убеждал Швейка не бояться его. Он заявил,
что сегодня он не на службе и потому Швейк может свободно говорить с ним о
политике.
Швейк заметил, что в трактире он никогда о политике не
говорит, да вообще вся политика — занятие для детей младшего возраста.
Бретшнейдер, напротив, держался самых революционных
убеждений. Он провозгласил, что каждое слабое государство обречено на гибель, и
спросил Швейка, каков его взгляд на эти вещи.
Швейк на это ответил, что с государством у него никаких дел
не было, но однажды был у него на попечении хилый щенок сенбернар, которого он
подкармливал солдатскими сухарями, но щенок всё равно издох.
Когда выпили по пятой, Бретшнейдер объявил себя анархистом и
стал добиваться у Швейка совета, в какую организацию ему записаться.
Швейк рассказал, что однажды какой-то анархист купил у него
в рассрочку за сто крон леонберга, но до сих пор не отдал последнего взноса.
За шестой четвертинкой Бретшнейдер высказался за революцию и
против мобилизации, на что Швейк, наклонясь к нему, шепнул на ухо:
— Только что вошёл какой-то посетитель. Как бы он вас
не услышал, у вас могут быть неприятности. Видите, трактирщица уже плачет.
Жена Паливца действительно плакала на стуле за стойкой.
— Чего вы плачете, хозяюшка? — спросил
Бретшнейдер. — Через три месяца мы победим, будет амнистия — и ваш муж
вернётся. Вот тогда уж мы закатим пирушку!.. Или вы не верите, что мы
победим? — обратился он к Швейку.
— Зачем пережёвывать одно и то же? — сказал
Швейк. — Должны победить — и баста! Ну, мне пора домой.
Швейк расплатился и вернулся к своей старой служанке, пани
Мюллеровой, которая очень испугалась, увидев, что мужчина, отпирающий ключом
входную дверь, не кто иной, как сам Швейк.
