— А я, сударь, думала, что вы вернётесь только через
несколько лет, — сказала она с присущей ей откровенностью, — и я тут…
из жалости… на время… взяла в жильцы одного швейцара из ночного кафе, потому
что… у нас тут три раза был обыск, и, после того как ничего не нашли, сказали,
что ваше дело плохо и по всему видать — вы опытный преступник.
Швейк быстро убедился, что незнакомец устроился со всеми
удобствами: он спал на его постели и даже был настолько благороден, что
удовольствовался лишь одной половиной, а другую предоставил некоему
длинноволосому созданию, которое из благодарности спало, обняв его за шею. На
полу вокруг постели валялись вперемешку принадлежности мужского и дамского
туалета. По всему этому хаосу было ясно, что швейцар из «ночного кафе» вернулся
вчера со своей дамой навеселе.
— Сударь, — сказал Швейк, тряся незваного
гостя, — сударь, как бы вам не опоздать к обеду. Мне будет очень
неприятно, если вы начнёте всем рассказывать, что я вас выставил в такое время,
когда уже нигде не достанешь обеда.
Прошло немало времени, пока заспанный швейцар из «ночного
кафе» раскусил наконец, что вернулся домой владелец постели и предъявляет на
неё свои права.
По свойственной всем швейцарам «ночных кафе» привычке,
господин этот выразился в том духе, что пересчитает рёбра каждому, кто
осмелится его будить. После этого он вознамерился спать дальше.
Швейк между тем собрал части его туалета, принёс их к
постели и, энергично встряхнув швейцара, сказал:
— Если вы не оденетесь, то придётся вас выкинуть на
улицу так, как вы есть. Вам будет гораздо выгоднее вылететь отсюда одетым.
— Я хотел спать до восьми часов вечера, —
проговорил озадаченный швейцар, натягивая штаны. — Я плачу хозяйке за
постель по две кроны в день и могу водить сюда барышень из кафе… Маржена,
вставай!
Надевая воротничок и завязывая галстук, он уже настолько
пришёл в себя, что стал уверять Швейка, будто ночное кафе «Мимоза» безусловно
одно из самых приличных заведений, куда имеют доступ только те дамы, у которых
жёлтый билет в полном порядке, и любезно приглашал Швейка заглянуть туда.
Однако его партнёрша осталась весьма недовольна Швейком и
пустила в ход несколько веских великосветских выражений, из которых самым
приличным было: «Олух царя небесного!»
После ухода непрошеных жильцов Швейк пошёл позвать пани
Мюллерову, чтобы вместе с нею навести порядок, но её и след простыл. Только на
клочке бумаги, на котором карандашом были выведены какие-то каракули, пани
Мюллерова необычайно просто выразила свои мысли, касающиеся несчастного случая
со сдачей напрокат швейковской постели швейцару из ночного кафе. На клочке было
написано:
«Простите, сударь, я вас больше не увижу, потому что
бросаюсь из окна».
— Врёт! — сказал Швейк и стал ждать.
Через полчаса в кухню вползла несчастная пани Мюллерова, и
по удручённому выражению её лица было видно, что она ждёт от Швейка слов
утешения.
— Если хотите броситься из окна, — сказал
Швейк, — так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не
советовал, потому что вы упадёте в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за
это вам же придётся платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и,
если повезёт, сломаете себе шею. Если же не повезёт, то вы переломаете себе
только рёбра, руки и ноги и вам придётся платить за лечение в больнице.
Пани Мюллерова заплакала, тихо пошла в комнату Швейка… закрыла
окно и, вернувшись, сказала:
— Дует, а при вашем ревматизме это нехорошо, сударь.
Затем, постелив постель и с необычайной старательностью
приведя всё в порядок, она, всё ещё заплаканная, вошла в кухню и доложила
Швейку:
— Те два щеночка, сударь, что были у вас на дворе,
подохли, а сенбернар сбежал во время обыска.
— Чёрт возьми! — воскликнул Швейк. — Он может
влипнуть в историю! Теперь, наверное, его будет выслеживать полиция.
— Он укусил одного из господ полицейских
комиссаров, — продолжала пани Мюллерова, — когда тот во время обыска
вытаскивал его из-под кровати. Один из этих господ сказал, что под кроватью
кто-то есть, и сенбернару именем закона приказано было вылезать, но тот и не
подумал, и тогда его вытащили. Сенбернар хотел их всех сожрать, а потом вылетел
в дверь и больше не вернулся. Мне тоже учинили допрос, спрашивали, кто к нам
ходит, не получаем ли денег из-за границы, а потом стали намекать, что я дура,
когда я им сказала, что деньги из-за границы поступают только изредка,
последний раз от господина управляющего из Брно — помните, шестьдесят крон
задатка за ангорскую кошку, вы о ней дали объявление в газету «Национальная
политика», а вместо неё послали в Брно в ящике из-под фиников слепого щеночка
фокстерьера. Потом они говорили со мной очень ласково и порекомендовали в
жильцы, чтобы мне одной боязно не было, этого швейцара из ночного кафе,
которого вы выбросили.
— Уж и натерпелся я от этой полиции, пани
Мюллерова! — вздохнул Швейк. — Вот скоро увидите, сколько их сюда
придёт за собаками.
Не знаю, расшифровали ли те, кто после переворота
просматривал полицейский архив, статьи расхода секретного фонда государственной
полиции, где значилось: СБ — 40 к.; ФТ — 50 к.; Л — 80 к. и так далее, но
они, безусловно, ошибались, если думали, что СБ, ФТ и Л — это инициалы неких
лиц, которые за 40, 50, 80 и т. д. крон продавали чешский народ
чёрно-жёлтому орлу.
В действительности же СБ означает сенбернара, ФТ —
фокстерьера, а Л — леонберга. Всех этих собак Бретшнейдер привёл от Швейка в
полицейское управление.
Это были гадкие страшилища, не имевшие абсолютно ничего
общего ни с одной из чистокровных собак, за которых Швейк выдавал их
Бретшнейдеру. Сенбернар был помесь нечистокровного пуделя с дворняжкой;
фокстерьер, с ушами таксы, был величиной с волкодава, а ноги у него были
выгнуты, словно он болел рахитом; леонберг своей мохнатой мордой напоминал
овчарку, у него был обрубленный хвост, рост таксы и голый зад, как у павиана.
Сам сыщик Калоус заходил к Швейку купить собаку… и вернулся
с настоящим уродом, напоминающим пятнистую гиену, хотя у него и была грива
шотландской овчарки. А в статье секретного фонда с тех пор прибавилась новая
пометка: Д — 90 к. Этот урод должен был изображать дога. Но даже Калоусу не
удалось ничего выведать у Швейка. Он добился того же, что и Бретшнейдер. Самые
тонкие политические разговоры Швейк переводил на лечение собачьей чумы у щенят,
а наихитрейшие его трюки кончались тем, что Бретшнейдер увозил с собой от
Швейка ещё одно чудовище, самого невероятного ублюдка.
Этим кончил знаменитый сыщик Бретшнейдер. Когда у него в
квартире появилось семь подобных страшилищ, он заперся с ними в задней комнате
и не давал ничего жрать до тех пор, пока псы не сожрали его самого. Он был так
честен, что избавил казну от расходов по похоронам.
