В душе он смеялся над капитаном Сагнером, который тогда, в
поезде, грозился послать его резать проволочные заграждения. Впрочем, капитан
Сагнер вместе с поручиком Лукашем уже давно, согласно его — Биглера
предложению, были переведены в другой полк, в другую дивизию, в другой
армейский корпус.
Кто-то ему даже рассказывал, что оба они, удирая от врага,
позорно погибли в каких-то болотах. Когда он ехал в автомобиле на позиции для
инспектирования участка своей бригады, для него всё было ясно. Собственно, он
послан генеральным штабом армии.
Мимо идут солдаты и поют песню, которую он читал в сборнике
австрийских песен «Es gilt»:
[202]
Halt euch brav, ihr tapf'ren Brüder,
werft den Feind nur herzhaft nieder?
last des Kaisers Fahne weh'n… i
[203]
Пейзаж напоминает иллюстрации из «Wiener Illustrierte
Zeitung».
[204]
На правой стороне у амбара разместилась артиллерия. Она
обстреливает неприятельские окопы, расположенные у шоссе, по которому он едет в
автомобиле. Слева стоит дом, из которого стреляют, в то время как неприятель
пытается ружейными прикладами вышибить двери. Возле шоссе горит вражеский
аэроплан. Вдали виднеются кавалерия и пылающие деревни. Дальше, на небольшой
возвышенности, расположены окопы маршевого батальона, откуда ведётся пулемётный
огонь. Вдоль шоссе тянутся окопы неприятеля. Шофёр ведёт машину по шоссе в
сторону неприятеля. Генерал орёт в трубку шофёру:
— Не видишь, что ли, куда едем? Там неприятель.
Но шофёр спокойно отвечает:
— Господин генерал, это единственная приличная дорога.
И в хорошем состоянии. На соседних дорогах шины не выдержат.
Чем ближе к позициям врага, тем сильнее огонь. Снаряды
рвутся над кюветами по обеим сторонам сливовой аллеи. Но шофёр спокойно
передаёт в трубку:
— Это отличное шоссе, господин генерал! Едешь как по
маслу. Если мы уклонимся в сторону, в поле, у нас лопнет шина… Посмотрите,
господин генерал! — снова кричит шофёр. — Это шоссе так хорошо
построено, что даже тридцатисполовинойсантиметровые мортиры нам ничего не
сделают. Шоссе словно гумно. А на этих каменистых просёлочных дорогах у нас бы
лопнули шины. Вернуться обратно мы также не можем, господин генерал!
«Дз-дз-дз-дзум!» — слышит Биглер, и автомобиль делает
огромный скачок.
— Не говорил ли я вам, господин генерал, — орёт
шофёр в трубку, — что шоссе чертовски хорошо построено. Вот сейчас совсем
рядом разорвалась тридцативосьмисантиметровка, а ямы никакой, шоссе как гумно.
Но стоит заехать в поле — и шинам конец. Теперь по нас стреляют с расстояния
четырёх километров.
— Куда мы едем?
— Это будет видно, — отвечал шофёр, — пока
шоссе такое, я за всё ручаюсь.
Рывок! Страшный полёт, и машина останавливается.
— Господин генерал, — кричит шофёр, — есть у
вас карта генерального штаба?
Генерал Биглер зажигает электрический фонарик и видит, что у
него на коленях лежит карта генерального штаба. Но это морская карта
гельголандского побережья 1864 года, времён войны Пруссии и Австрии с Данией за
Шлезвиг.
— Здесь перекрёсток, — говорит шофёр, — обе
дороги ведут к вражеским позициям. Однако для меня важно только одно — хорошее
шоссе, чтобы не пострадали шины, господин генерал… Я отвечаю за штабной
автомобиль…
Вдруг удар, оглушительный удар, и звёзды становятся
большими, как колёса. Млечный Путь густой, словно сливки.
Он — Биглер — возносится во вселенную на одном сиденье
с шофёром. Всё остальное обрезано, как ножницами. От автомобиля остался только
боевой атакующий передок.
— Ваше счастье, — говорит шофёр, — что вы мне
через плечо показывали карту. Вы перелетели ко мне, остальное взорвалось. Это
была сорокадвухсантиметровка. Я это предчувствовал. Раз перекрёсток, то шоссе
ни черта не стоит. После тридцативосьмисантиметровки могла быть только
сорокадвухсантиметровка. Ведь других пока не производят, господин генерал.
— Куда вы правите?
— Летим на небо, господин генерал, нам необходимо
сторониться комет. Они пострашнее сорокадвухсантиметровок.
— Теперь под нами Марс, — сообщает шофёр после
долгой паузы.
Биглер снова почувствовал себя вполне спокойным.
— Вы знаете историю битвы народов под Лейпцигом? —
спрашивает он. — Фельдмаршал князь Шварценберг четырнадцатого октября
тысяча восемьсот тринадцатого года шёл на Либертковице, шестнадцатого октября
произошло сражение за Линденау, бой генерала Мервельдта. Австрийские войска
заняли Вахав, а когда девятнадцатого октября пал Лейпциг…
— Господин генерал, — вдруг перебил его
шофёр, — мы у врат небесных, вылезайте, господин генерал. Мы не можем
проехать через небесные врата, здесь давка. Куда ни глянь — одни войска.
— Задавите кого-нибудь, — кричит он шофёру, —
сразу посторонятся!
И, высунувшись из автомобиля, генерал Биглер орёт:
— Achtung, sie Schweinbande!
[205]
Вот
скоты, видят генерала и не подумают сделать равнение направо!
Шофёр его успокаивает:
— Это им нелегко, господин генерал: у большинства
оторваны головы.
Генерал Биглер только теперь замечает, что толпа состоит из
инвалидов, лишившихся на войне отдельных частей тела: головы, руки, ноги.
Однако недостающее они носят с собой в рюкзаке. У какого-то праведного
артиллериста, толкавшегося у небесных врат в разорванной шинели, в мешке был
сложен весь его живот с нижними конечностями. Из мешка какого-то праведного
ополченца на генерала Биглера любовалась половина задницы, которую ополченец
потерял под Львовом.
— Таков порядок, — опять поясняет шофёр, проезжая
сквозь густую толпу, — вероятно, они должны пройти высшую небесную
комиссию.
В небесные врата пропускают только по паролю, который
генерал Биглер тут же вспомнил: «Fur Gott und Kaiser».
[206]
