Балоун между тем напряжённо и долго о чём-то размышлял и
наконец с трепетом спросил Ванека:
— Простите, господин старший писарь, вы думаете, из-за
войны с Италией нам урежут пайки?
— Ясно как божий день, — ответил Ванек.
— Иисус Мария! — воскликнул Балоун, опустив голову
на руки, и затих в углу.
Так в этом вагоне закончились дебаты об Италии.
* * *
В штабном вагоне разговор о новой ситуации, создавшейся в
связи со вступлением Италии в войну, грозил быть весьма нудным из-за отсутствия
там прославленного военного теоретика кадета Биглера, но его отчасти заменил
подпоручик третьей роты Дуб.
Подпоручик Дуб в мирное время был преподавателем чешского
языка и уже тогда, где только представлялась возможность, старался проявить
свою лояльность. Он задавал своим ученикам письменные работы на темы из истории
династии Габсбургов. В младших классах учеников устрашали император
Максимилиан, который влез на скалу и не мог спуститься вниз, Иосиф II
Пахарь и Фердинанд Добрый; в старших классах темы были более сложными.
Например, в седьмом классе предлагалось сочинение «Император Франц-Иосиф —
покровитель наук и искусств». Из-за этого сочинения один семиклассник был
исключён без права поступления в средние учебные заведения Австро-Венгерской
монархии, так как он написал, что замечательнейшим деянием этого монарха было
сооружение моста императора Франца-Иосифа I в Праге.
Зорко следил Дуб за тем, чтобы все его ученики в день
рождения императора и в другие императорские торжественные дни с энтузиазмом
распевали австрийский гимн.
В обществе его не любили, так как было определённо известно,
что он доносил на своих коллег. В городе, где Дуб преподавал, он состоял членом
«тройки» крупнейших идиотов и ослов. В тройку входили, кроме него, окружной
начальник и директор гимназии. В этом узком кругу он научился рассуждать о
политике в рамках, дозволенных в Австро-Венгерской монархии. Теперь он излагал
свои мысли тоном косного преподавателя гимназии:
— В общем, меня совершенно не удивило выступление
Италии. Я ожидал этого ещё три месяца назад. После своей победоносной войны с
Турцией из-за Триполи Италия сильно возгордилась. Кроме того, она слишком
надеется на свой флот и на настроение населения наших приморских областей и
Южного Тироля. Ещё перед войной я беседовал с нашим окружным начальником о том,
что наше правительство недооценивает ирредентистское движение на юге. Тот
вполне со мной соглашался, ибо каждый дальновидный человек, которому дорога
целостность нашей империи, должен был предвидеть, куда может завести чрезмерная
снисходительность к подобным элементам. Я отлично помню, как года два назад я —
это было, следовательно, в Балканскую войну, во время афёры нашего консула
Прохазки, — в разговоре с господином окружным начальником заявил, что
Италия ждёт только удобного случая, чтобы коварно напасть на нас. И вот мы до
этого дожили! — крикнул он, будто все с ним спорили, хотя кадровые
офицеры, присутствовавшие во время его речи, молчали и мечтали о том, чтоб этот
штатский трепач провалился в тартарары. — Правда, — продолжал он,
несколько успокоившись, — в большинстве случаев даже в школьных сочинениях
мы забывали о наших прежних отношениях с Италией, забывали о тех великих днях
побед нашей славной армии, например, в тысяча восемьсот сорок восьмом году,
равно как и в тысяча восемьсот шестьдесят шестом… О них упоминается в
сегодняшнем приказе по бригаде. Однако что касается меня, то я всегда честно
выполнял свой долг и ещё перед окончанием учебного года почти, так сказать, в
самом начале войны задал своим ученикам сочинение на тему «Unsere Helden in
Italien von Vicenza bis zur Custozza, oder…»
[227]
И дурак подпоручик Дуб торжественно присовокупил:
— Blut und Leben fur Habsburg! Für ein
Österreich, ganz, einig, gros!..
[228]
Он замолчал, ожидая, по-видимому, что все остальные в
штабном вагоне тоже заговорят о создавшейся ситуации, и тогда он ещё раз
докажет, что уже пять лет тому назад предвидел, как Италия поведёт себя по
отношению к своему союзнику. Но он жестоко просчитался, так как капитан Сагнер,
которому ординарец батальона Матушич принёс со станции вечерний выпуск
«Пестер-Ллойд», просматривая газету, воскликнул: «Послушайте, та самая Вейнер,
на гастролях которой мы были в Бруке, вчера выступала здесь на сцене Малого
театра!»
На этом прекратились дебаты об Италии в штабном вагоне.
* * *
Ординарец батальона Матушич и денщик Сагнера Батцер, также
ехавшие в штабном вагоне, рассматривали войну с Италией с чисто практической
точки зрения: ещё давно, в мирное время, будучи на военной службе, они
принимали участие в манёврах в Южном Тироле.
— Тяжело нам будет лазить по холмам, — вздохнул
Батцер, — у капитана Сагнера целый воз всяких чемоданов. Я сам горный
житель, но это совсем другое дело, когда, бывало, спрячешь ружьё под куртку и
идёшь выслеживать зайца в имении князя Шварценберга.
— Если нас действительно перебросят на юг, в Италию…
Мне тоже не улыбается носиться по горам и ледникам с приказами. А что до
жратвы, то там, на юге, одна полента и растительное масло, — печально
сказал Матушич.
— А почему бы и не сунуть нас в эти горы? —
разволновался Батцер. — Наш полк был и в Сербии и на Карпатах. Я уже
достаточно потаскал чемоданы господина капитана по горам. Два раза я их терял.
Один раз в Сербии, другой раз в Карпатах. Во время такой баталии всё может
случиться. Может, то же самое ждёт меня и в третий раз, на итальянской границе,
а что касается тамошней жратвы… — Он сплюнул, подсел поближе к Матушичу и
доверительно заговорил: — Знаешь, у нас в Кашперских горах делают вот такие
маленькие кнедлики из сырой картошки. Их сварят, поваляют в яйце, посыплют как
следует сухарями, а потом… а потом поджаривают на свином сале!
Последнее слово он произнёс замирающим от восторга голосом.
— Но лучше всего кнедлики с кислой капустой, —
прибавил он меланхолически, — а макаронам место в сортире.
На этом и здесь закончился разговор об Италии…
В остальных вагонах в один голос утверждали, что поезд,
вероятно, повёрнут и пошлют в Италию, так как он уже больше двух часов стоит на
вокзале.
Это отчасти подтверждалось и теми странными вещами, которые
проделывались с эшелоном. Солдат опять выгнали из вагонов, пришла санитарная
инспекция с дезинфекционным отрядом и обрызгала всё лизолом, что было встречено
с большим неудовольствием, особенно в тех вагонах, где везли запасы пайкового
хлеба.
