Подпоручик Дуб наперёд представил себе, как Швейк, сделав
несколько глотков, не в состоянии будет продолжать, а он, подпоручик Дуб,
одержав над ним полную победу, скажет: «Дай-ка и мне немножко, у меня тоже
жажда». Посмотрим, как будет выглядеть этот мошенник в грозный для него час!
Потом последует рапорт и так далее.
Швейк открыл бутылку, приложил её ко рту, и напиток глоток
за глотком исчез в его горле.
Подпоручик Дуб оцепенел. На его глазах Швейк выдул всё и
бровью не повёл, потом швырнул порожнюю бутылку через шоссе в пруд, сплюнул и
сказал, словно выпил стаканчик минеральной воды:
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, у этой воды
действительно железистый привкус. В Камыке-на-Влтаве один трактирщик летом
делал для своих посетителей железистую воду очень просто: он бросал в колодец
старые подковы!
— Я тебе дам старые подковы! Покажи колодец, из
которого ты набрал эту воду!
— Недалеко отсюда, господин лейтенант, вон за той
деревянной палаткой.
— Иди вперёд, негодяй, я хочу видеть, как ты держишь
шаг! «Действительно странно, — подумал подпоручик Дуб. — По этому
негодяю ничего не видно!»
Швейк шёл, предав себя воле божьей. Что-то подсказывало ему,
что колодец должен быть впереди, и поэтому он совсем не удивился, когда они
действительно вышли к колодцу. Мало того, и насос был цел. Швейк начал качать,
из насоса потекла желтоватая вода.
— Вот она, эта железистая вода, господин
лейтенант, — торжественно провозгласил он.
Приблизился перепуганный пейсатый мужчина, и Швейк
по-немецки попросил его принести стакан — дескать, господин лейтенант хотят
пить.
Подпоручик Дуб настолько ошалел, что выпил целый стакан
воды, от которой у него во рту остался вкус лошадиной мочи и навозной жижи.
Совершенно очумев от всего пережитого, он дал пейсатому еврею за этот стакан
воды пять крон и, повернувшись к Швейку, сказал:
— Ты чего здесь глазеешь? Пошёл домой!
Пять минут спустя Швейк появился в штабном вагоне у поручика
Лукаша, таинственным жестом вызвал его из вагона и сообщил ему:
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, через
пять, самое большее через десять минут я буду совершенно пьян и завалюсь спать
в своём вагоне; смею вас просить, чтобы вы, господин обер-лейтенант, меня в
течение, по крайней мере, трёх часов не звали и никаких поручений не давали,
пока я не высплюсь. Всё в порядке, но меня поймал господин лейтенант Дуб. Я ему
сказал, что это вода, и был вынужден при нём выпить целиком бутылку коньяку,
чтобы доказать, что это действительно вода. Всё в порядке. Я, согласно вашему
пожеланию, ничего не выдал и был осторожен. Но теперь, осмелюсь доложить,
господин обер-лейтенант, я уже чувствую, как у меня отнимаются ноги. Однако
осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, пить я привык, потому что с господином
фельлкуратом Кацем…
— Изыди, бестия! — крикнул, но без гнева, поручик
Лукаш, зато подпоручик Дуб стал в его глазах, по крайней мере, процентов на
пятьдесят менее симпатичным, чем был до сих пор.
Швейк осторожно влез в свой вагон и, укладываясь на своей
шинели и вещевом мешке, сказал, обращаясь к старшему писарю и ко всем
присутствующим:
— Жил-был один человек. Как-то раз надрызгался он и
попросил его не будить…
После этих слов Швейк повернулся на бок и захрапел.
Вскоре выдыхаемые им винные пары наполнили всё помещение,
так что повар-оккультист Юрайда, втягивая ноздрями воздух, воскликнул:
— Чёрт побери! Пахнет коньяком!
У складного стола сидел вольноопределяющийся Марек,
достигший наконец после всех злоключений должности батальонного историографа.
Ныне он сочинял впрок героические подвиги батальона, и видно
было, что ему доставляет большое удовольствие заглядывать в будущее.
Старший писарь Ванек давно с интересом наблюдал, как
прилежно пишет вольноопределяющийся и при этом хохочет во всё горло. Он встал и
наклонился к вольноопределяющемуся, который тут же принялся ему объяснять:
— Страшно весело писать историю батальона впрок.
Главное, чтобы всё развивалось систематически. Во всём должна быть система.
— Систематическая система, — заметил старший
писарь Ванек, скептически улыбаясь.
— Да, — небрежно обронил
вольноопределяющийся, — систематизированная систематическая система при
написании истории батальона. Мы не можем с самого начала одержать большую
победу. Всё должно развиваться постепенно, согласно определённому плану. Наш
батальон не может сразу выиграть мировую войну. Nihil nisi bene.
[272]
Для обстоятельного историографа, как я, главное — составить план наших побед.
Например, вот здесь я описываю, как наш батальон (это произойдёт примерно
месяца через два) чуть не переходит русскую границу, занятую сильными отрядами
неприятеля, — скажем, полками донских казаков. В это время несколько
арабских дивизий обходят наши позиции. На первый взгляд кажется, что наш
батальон погиб, что нас в лапшу изрубят, и тут капитан Сагнер даёт приказ по
батальону: «Бог не хочет нашей погибели, бежим!» Наш батальон удирает, но
вражеская дивизия, которая нас обошла, видит, что мы, собственно говоря, мчимся
на неё. Она бешено улепётывает от нас и без единого выстрела попадает в руки
резервных частей нашей армии. Вот, собственно говоря, с этого и начинается
история нашего батальона. Незначительное происшествие, говоря пророчески, пан
Ванек, влечёт за собой далеко идущие последствия. Наш батальон идёт от победы к
победе. Интересно, как наши люди нападут на спящего неприятеля, но для описания
этого необходимо овладеть слогом «Иллюстрированного военного корреспондента»,
выхолившего во время русско-японской войны в издательстве Вилимека.
Наш батальон нападает на спящий неприятельский лагерь.
Каждым из наших солдат выбирает себе одного вражеского солдата и со всей силой
втыкает ему штык в грудь. Прекрасно отточенный штык входит как в масло, только
иногда затрещит ребро. Спящие враги дёргаются всем телом, на миг выкатывают
удивлённые, но уже ничего не видящие глаза, хрипят и вытягиваются. На губах
спящих врагов выступает кровавая пена. Этим дело заканчивается, и победа на
стороне нашего батальона. А вот ещё лучше. Будет это приблизительно месяца
через три. Наш батальон возьмёт в плен русского царя, но об этом, пан Ванек, мы
расскажем несколько позже, а пока что мы должны подготовить про запас небольшие
эпизоды, свидетельствующие о нашем беспримерном героизме. Для этого мне
придётся придумать совершенно новые военные термины. Один я уже придумал. Это
способность наших солдат, нашпигованных осколками гранат, к самопожертвованию.
Взрывом вражеского фугаса одному из наших взводных, скажем, двенадцатой или
тринадцатой роты, оторвёт голову.
