Швейк осмотрелся.
— Мне кажется, мы идём не так. Ведь господин
обер-лейтенант так хорошо нам объяснил. Нам нужно идти в гору, вниз, потом
налево и направо, потом опять направо, потом налево, а мы всё время идём прямо.
Или мы всё это прошли и за разговором не заметили… Я определённо вижу перед
собой две дороги в этот самый Фельдштейн. Я бы предложил теперь идти по этой
дороге, налево.
Как это обыкновенно бывает, когда двое очутятся на
перекрёстке, старший писарь Ванек стал утверждать, что нужно идти направо.
— Моя дорога, — сказал Швейк, — удобнее
вашей. Я пойду вдоль ручья, где растут незабудки, а вы попрёте по выжженной
земле. Я придерживаюсь того, что нам сказал господин обер-лейтенант, а именно,
что мы заблудиться не можем; а раз мы не можем заблудиться, то чего ради я
полезу куда-то на гору; пойду-ка я спокойненько по лугам, воткну себе цветочек в
фуражку и нарву букет для господина обер-лейтенанта. Впрочем, потом увидим, кто
из нас прав, я надеюсь, мы расстанемся добрыми товарищами. Здесь такая
местность, что все дороги должны вести в Фельдштейн.
— Не сходите с ума, Швейк, — уговаривал Швейка
Ванек, — по карте мы должны идти, как я сказал, именно направо.
— Карта тоже может ошибаться, — ответил Швейк,
спускаясь в долину. — Однажды колбасник Крженек из Виноград возвращался
ночью, придерживаясь плана города Праги, от «Монтагов» на Малой Стране домой на
Винограды, а к утру пришёл в Розделов у Кладна. Его нашли окоченевшим во ржи,
куда он свалился от усталости. Раз вы не хотите слушать, господин старший
писарь, и настаиваете на своём, давайте сейчас же разойдёмся и встретимся уже
на месте, в Фельдштейне. Только взгляните на часы, чтобы нам знать, кто раньше
придёт. Если вам будет угрожать опасность, выстрелите в воздух, чтобы я знал,
где вы находитесь.
К вечеру Швейк пришёл к маленькому пруду, где встретил
бежавшего из плена русского, который здесь купался. Русский, заметив Швейка,
вылез из воды и нагишом пустился наутёк.
Швейку стало любопытно, пойдёт ли ему русская военная форма,
валявшаяся тут же под ракитой. Он быстро разделся и надел форму несчастного
голого русского, убежавшего из эшелона военнопленных, размещённого в деревне за
лесом. Швейку захотелось как следует посмотреть на своё отражение в воде. Он
ходил по плотине пруда долго, пока его не нашёл патруль полевой жандармерии,
разыскивавший русского беглеца. Жандармы были венгры и, несмотря на протесты
Швейка, потащили его в этапное управление в Хырове, где его зачислили в
транспорт пленных русских, назначенных на работы по исправлению
железнодорожного пути на Перемышль.
Всё это произошло так стремительно, что лишь на следующий
день Швейк понял своё положение и головешкой начертал на белой стене классной
комнаты, в которой была размещена часть пленных:
«Здесь ночевал Йозеф Швейк из Праги, ординарец 11-й маршевой
роты 91-го полка, который, находясь при исполнении обязанностей квартирьера, по
ошибке попал под Фельдштейном в австрийский плен».
Часть четвёртая. Продолжение торжественной порки
Глава I
Швейк в эшелоне пленных русских
Когда Швейк, которого по русской шинели и фуражке ошибочно
приняли за пленного русского, убежавшего из деревни под Фельдштейном, начертал
углём на стене свои вопли отчаяния, никто не обратил на это никакого внимания.
Когда же в Хырове на этапе при раздаче пленным чёрствого кукурузного хлеба он
хотел самым подробным образом всё объяснить проходившему мимо офицеру,
солдат-мадьяр, один из конвоировавших эшелон, ударил его прикладом по плечу,
прибавив: «Baszom az élet.
[284]
Встань в строй, ты,
русская свинья!»
Такое обращение с пленными русскими, языка которых мадьяры
не понимали, было в порядке вещей. Швейк вернулся в строй и обратился к
стоявшему рядом пленному:
— Этот человек исполняет свой долг, но он подвергает
себя большой опасности. Что, если винтовка у него заряжена, курок на боевом
взводе? Ведь этак легко может статься, что, в то время как он колотит прикладом
по плечу пленного, курок спустится, весь заряд влетит ему в глотку и он умрёт
при исполнении своего долга! На Шумаве в одной каменоломне рабочие воровали
динамитные запалы, чтобы зимой было легче выкорчёвывать пни. Сторож каменоломни
получил приказ всех поголовно обыскивать при выходе и ревностно принялся за это
дело. Схватив первого попавшегося рабочего, он с такой силой начал хлопать по его
карманам, что динамитные запалы взорвались и они оба взлетели в воздух. Когда
сторож и каменоломщик летели по воздуху, казалось, что они сжимают друг друга а
предсмертных объятиях.
Пленный русский, которому Швейк рассказывал эту историю,
недоумевающе смотрел на него, и было ясно, что из всей речи он не понял ни
слова.
— Не понимат, я крымский татарин. Аллах ахпер.
Татарин сел на землю и, скрестив ноги и сложив руки на
груди, начал молиться: «Аллах ахпер — аллах ахпер — безмила — арахман — арахим
— малинкин мустафир».*
— Так ты, выходит, татарин? — с сочувствием
протянул Швейк. — Тебе повезло. Раз ты татарин, то должен понимать меня, а
я тебя. Гм! Знаешь Ярослава из Штернберга?* Даже имени такого не слыхал,
татарское отродье? Тот вам наложил у Гостина по первое число. Вы, татарва,
тогда улепётывали с Моравы во все лопатки. Видно, в ваших школах этому не учат,
а у нас учат. Знаешь Гостинскую божью матерь?* Ясно, не знаешь. Она тоже была
при этом. Да всё равно теперь вас, татарву, в плену всех окрестят!
Швейк обратился к другому пленному:
— Ты тоже татарин?
Спрошенный понял слово «татарин» и покачал головой:
— Татарин нет, черкес, мой родной черкес, секим башка.
Швейку очень везло. Он очутился в обществе представителей
различных восточных народов. В эшелоне ехали татары, грузины, осетины, черкесы,
мордвины и калмыки.
К несчастью, он ни с кем из них не мог сговориться, и его
наравне с другими потащили в Добромиль, где должен был начаться ремонт дороги
через Перемышль на Нижанковичи.
В этапном управлении в Добромиле их переписали, что было
очень трудно, так как ни один из трёхсот пленных, пригнанных в Добромиль, не
понимал русского языка, на котором изъяснялся сидевший за столом писарь.
Фельдфебель-писарь заявил в своё время, что знает русский язык, и теперь в Восточной
Галиции выступал в роли переводчика. Добрых три недели тому назад он заказал
немецко-русский словарь и разговорник, но они до сих пор не пришли. Так что
вместо русского языка он объяснялся на ломаном словацком языке, который кое-как
усвоил, когда в качестве представителя венской фирмы продавал в Словакии иконы
св. Стефана, кропильницы и чётки.
