Он пел всё тише и тише, потом чуть слышно, наконец совсем
умолк, неподвижно уставившись на большую страницу объявлений, и тем дал Швейку
возможность рассказать о своих злоключениях, на что Швейку едва-едва хватило
его скромных познаний в немецком языке.
Швейк начал с того, что он всё же был прав, выбрав дорогу в
Фельдштейн вдоль ручья, и он не виноват, что какой-то неизвестный русский
солдат удирает из плена и купается в пруду, мимо которого он, Швейк, должен был
пройти, ибо его обязанностью, как квартирьера, было найти кратчайший путь на
Фельдштейн. Русский, как только его увидел, убежал, оставив своё обмундирование
в кустах. Он — Швейк — не раз слыхал, что даже на передовых позициях, в
целях разведки, например, часто используется форма павшего противника, а потому
на этот случай примерил брошенную форму, чтобы проверить, каково ему будет
ходить в чужой форме.
Разъяснив эту свою ошибку, Швейк понял, что говорил
совершенно напрасно: писарь уснул ещё раньше, чем дорога привела к пруду. Швейк
приблизился к нему и слегка коснулся плеча, чего было вполне достаточно, чтобы
писарь-фельдфебель свалился со стула на пол, где и продолжал спокойно спать.
— Извиняюсь, господин писарь! — сказал Швейк,
отдал честь и вышел из канцелярии.
Рано утром военно-инженерное управление изменило диспозицию,
и было приказано группу пленных, в которой находился Швейк, отправить прямо в
Перемышль для восстановления железнодорожного пути Перемышль — Любачов.
Всё осталось по-старому. Швейк продолжал свою одиссею среди
пленных русских. Конвойные мадьяры всех и вся быстрым темпом гнали вперёд. В
одной деревне на привале пленные столкнулись с обозным отделением. У повозок
стоял офицер и глядел на пленных. Швейк выскочил из строя, вытянулся перед
офицером и крикнул: «Herr Leutnant, ich melde gehorsam!»
Больше, однако, он сказать ничего не успел, ибо тут же к
нему подскочили два солдата-мадьяра и ударами кулака в спину отбросили обратно
к пленным.
Офицер бросил вслед Швейку окурок сигареты, но его быстро
поднял другой пленный и стал докуривать. После этого офицер начал рассказывать
стоящему рядом капралу, что в России есть немцы-колонисты и что они также
обязаны воевать.
Затем до самого Перемышля Швейку не представилось
подходящего случая пожаловаться и рассказать, что он, собственно говоря,
ординарец одиннадцатой маршевой роты Девяносто первого полка. Такой случай
представился только в Перемышле, когда их вечером загнали в разрушенный форт во
внутренней зоне крепости, где находились конюшни для лошадей крепостной
артиллерии.
В соломенной подстилке на полу кишело столько вшей, что она
шевелилась; казалось, что это не вши, а муравьи, и тащат они материал для
постройки своего муравейника.
Пленным роздали тут немного чёрной бурды из чистого цикория
и по куску чёрствого кукурузного хлеба.
Потом их принял майор Вольф, в то время владыка всех
пленных, занятых на восстановительных работах в крепости Перемышль и её
окрестностях. Это был весьма солидный человек. Он держал целый штаб
переводчиков, отбиравшихся из пленных специалистов по строительству
соответственно их способностям и полученному образованию.
Майор Вольф был твёрдо уверен, что пленные русские
притворяются дурачками, так как бывали случаи, когда на его вопрос: «Умеешь ли
строить железные дороги?» — все пленные давали стереотипный ответ: «Ни о чём не
знаю, ни о чём таком даже не слыхал, жил честно-благородно».
Когда пленные были выстроены перед майором Вольфом и перед
всем его штабом, майор Вольф спросил по-немецки, кто из них знает немецкий
язык.
Швейк решительно выступил вперёд, вытянулся перед майором,
взял под козырёк и отрапортовал, что говорит по-немецки. Майор Вольф, явно
довольный, сразу спросил Швейка, не инженер ли он.
— Осмелюсь доложить, господин майор, — ответил
Швейк, — я не инженер, но ординарец одиннадцатой маршевой роты Девяносто
первого полка. Я попал к нам в плен. Случилось это, господин майор, вот как…
— Что? — заорал Вольф.
— Осмелюсь доложить, господин майор, случилось это так…
— Вы чех, — не унимался майор Вольф, — вы переоделись
в русскую форму?
— Так точно, господин майор, так оно и было, я искренне
рад, что господин майор сразу вошёл в моё положение. Может быть, наши уже
сражаются, а я тут безо всякой пользы могу прогулять всю войну. Разрешите,
господин майор, ещё раз объяснить всё по порядку.
— Хватит, — отрубил майор Вольф, призвал двух
солдат и приказал им немедленно отвести этого человека на гауптвахту. Сам же с
одним офицером медленно пошёл вслед за Швейком и, разговаривая на ходу, яростно
размахивал руками. В каждой фразе он поминал чешских псов. Второй офицер
чувствовал, как безмерно счастлив майор, благодаря проницательности которого
удалось поймать одну из этих птичек. Уже в течение многих месяцев командирам
воинских частей рассылались секретные инструкции относительно предательской
деятельности за границей некоторых перебежчиков из чешских полков. Было
установлено, что эти перебежчики, забывая о присяге, вступают в ряды русской
армии и служат неприятелю, оказывая ему наиболее ценные услуги в шпионаже.
В вопросе о местонахождении какой-либо боевой организации
перебежчиков австрийское министерство внутренних дел пока что действовало
вслепую. Оно ещё не знало ничего определённого о революционных организациях за
границей, и только в августе, находясь на линии Сокаль — Милятин —
Бубново, командиры батальонов получили секретные циркуляры о том, что бывший
австрийский профессор Масарик бежал за границу, где ведёт пропаганду против
Австрии. Какой-то идиот в дивизии дополнил циркуляр следующим приказом: «В
случае поимки немедленно доставить в штаб дивизии».
Майор Вольф в то время ещё и понятия не имел, что именно
готовят Австрии перебежчики, которые позднее, встречаясь в Киеве и других
местах, на вопрос: «Чем ты здесь занимаешься?» — весело отвечали: «Я предал
государя императора».
Из этих циркуляров он знал только о перебежчиках-шпионах, из
которых один, а именно тот, которого ведут на гауптвахту, так легко попался в
его ловушку. Майор Вольф был несколько тщеславен и легко представил себе, как
он получит благодарность от высшего начальства, награду за бдительность,
осторожность и способности.
Прежде чем они дошли до гауптвахты, он уже уверил себя, что
вопрос: «Кто говорит по-немецки?» — он задал умышленно, так как при первом же
взгляде на пленных этот тип показался ему подозрительным.
Сопровождающий майора офицер кивал головой и высказал мысль,
что об аресте необходимо сообщить командованию гарнизона для дальнейшего
расследования дела и предания подсудимого военному суду высшей инстанции.
Поступить так, как предлагает господин майор, а именно: допросить преступника
на гауптвахте и немедленно повесить за гауптвахтой, — решительно нельзя.
Он будет повешен, но законным путём, согласно военному судебному уставу.
Подробный допрос перед повешением позволит раскрыть его связи с другими
подобными преступниками. Кто знает, что ещё при этом вскроется?
