— Даже самые простые свиные шкварки можно есть, покуда
они тёплые, — заявил тот, которого лечили здесь от застарелого катара
желудка. — Когда сало начнёт трещать и брызгать, отожми их, посоли,
поперчи, и тогда скажу я вам, никакие гусиные шкварки с ними не сравнятся.
— Полегче насчёт гусиных шкварок, — сказал больной
«раком желудка», — нет ничего лучше гусиных шкварок! Ну, куда вы лезете
против них со шкварками из свиного сала! Гусиные шкварки, понятное дело, должны
жариться до тех пор, пока они не станут золотыми, как это делается у евреев.
Они берут жирного гуся, снимают с кожи сало и поджаривают.
— По-моему, вы ошибаетесь по части свиных
шкварок, — заметил сосед Швейка. — Я, конечно, говорю о шкварках из
домашнего свиного сала. Так они и называются, — домашние шкварки. Они ни
коричневые, ни жёлтые, цвет у них какой-то средний между этими двумя оттенками.
Домашние шкварки не должны быть ни слишком мягкими, ни слишком твёрдыми. Они не
должны хрустеть. Хрустят — значит, пережарены. Они должны таять на языке… но
при этом вам не должно казаться, что сало течёт по подбородку.
— А кто из вас ел шкварки из конского сала? —
раздался чей-то голос, но никто не ответил, так как вбежал фельдшер.
— По койкам! Сюда идёт великая княгиня. Грязных ног
из-под одеяла не высовывать!
Сама великая княгиня не могла бы войти более торжественно,
чем баронесса фон Боценгейм. За ней следовала целая процессия, тут был и
бухгалтер госпиталя, видевший в этом визите тайные происки ревизии, которая
может оторвать его от сытого корыта в тылу и бросить на съедение шрапнелям, к
проволочным заграждениям передовых позиций. Он был бледен. Но ещё бледнее был
доктор Грюнштейн. Перед глазами у него прыгала маленькая визитная карточка
старой баронессы с титулом «вдова генерала» и всё, что связывалось с этим
титулом: знакомства, протекции, жалобы, перевод на фронт и прочие ужасные вещи.
— Вот Швейк, — произнёс доктор с деланным
спокойствием, подводя баронессу фон Боценгейм к койке Швейка. — Переносит
всё очень терпеливо.
Баронесса фон Боценгейм села на приставленный к постели
Швейка стул и сказала:
— Ческий зольдат, кароший зольдат, калека зольдат,
храбрый зольдат. Я очень любиль ческий австриец. — При этом она гладила
Швейка по его небритому лицу. — Я читаль всё в газете, я вам принесля
кушать: «ам-ам»; курить, сосать… Ческий зольдат, бравый зольдат!.. Johann,
kommen sie her!
[15]
Камердинер, своими взъерошенными бакенбардами напоминавший
Бабинского, притащил к постели громадную корзину. Компаньонка баронессы,
высокая дама с заплаканным лицом, уселась к Швейку на постель и стала
поправлять ему за спиной подушку, набитую соломой, с твёрдой уверенностью, что
так полагается делать у постели раненых героев.
Баронесса между тем вынимала из корзины подарки. Целую
дюжину жареных цыплят, завёрнутых в розовую папиросную бумагу и перевязанных
чёрно-жёлтой шёлковой ленточкой, две бутылки какого-то ликёра военного
производства с этикеткой: «Gott strafe England»;
[16]
на
этикетке с другой стороны бутылки были изображены Франц-Иосиф и Вильгельм,
державшие друг друга за руки, словно в детской игре «Агу — не могу, засмейся —
не хочу»; потом баронесса вынула три бутылки вина для выздоравливающих и две
коробки сигарет. Всё это она с изяществом разложила на свободной постели возле
Швейка. Потом рядом появилась книга в прекрасном переплёте — «Картинки из жизни
нашего монарха», которую написал заслуженный главный редактор нашей нынешней
официальной газеты «Чехословацкая республика»; редактор тонко разбирался в жизни
старого Франца-Иосифа.
Очутились на постели и плитки шоколада с той же надписью
«Gott strafe England» и опять с изображением австрийского и германского
императоров. Но на шоколаде императоры уже не держались за руки, а стояли
отдельно, повернувшись спиной друг к другу. Рядом баронесса положила красивую
двойную зубную щётку с надписью «Viribus unitis»,
[17]
сделанной
для того, чтобы каждый, кто будет чистить ею зубы, не забывал об Австрии.
Элегантным подарком, совершенно необходимым для фронта и окопов, оказался
полный маникюрный набор. На футляре была картинка, на которой разрывалась
шрапнель и герой в стальной каске с винтовкой наперевес бросался в атаку. Под
картинкой стояло: «Fur Gott, Kaiser und Vaterland!»
[18]
Пачка сухарей была без картинки, но зато на ней написали
стихотворение:
Osterreich, du edies Haus,
steck deine Fahne aus,
lass sie im Winde weh,
Osterreich muss ewig stehen!
На другой стороне был помещён чешский перевод:
О Австро-Венгрия! Могучая держава!
Пусть развевается твой благородный флаг!
Пусть развевается он величаво,
Неколебима Австрия в веках!
Последним подарком был горшок с белым гиацинтом. Когда
баронесса фон Боценгейм увидела всё это на постели Швейка, она не могла
сдержать слёз умиления. У нескольких изголодавшихся симулянтов также потекли…
слюнки. Компаньонка, продолжая поддерживать сидящего на койке Швейка, тоже прослезилась.
Было тихо, словно в церкви. Тишину внезапно нарушил Швейк, он сложил руки, как
на молитве, и заговорил:
— «Отче наш. Иже еси на небеси, да святится имя твоё,
да приидет царствие твоё…» Пардон, мадам, наврал! Я хотел сказать: «Господи
боже, отец небесный, благослови эти дары, иже щедрости ради твоей вкусим.
Аминь».
После этих слов он взял с постели курицу и набросился на
неё, провожаемый испуганным взглядом доктора Грюнштейна.
— Ах, как ему вкусно, зольдатику! — восторженно
зашептала доктору Грюнштейну старая баронесса. — Он уже здоров и может
поехать на поле битвы. Отшень, отшень рада, что всё это ей на пользу.
Она обошла все постели, раздавая всем сигареты и шоколадные
конфеты, затем опять подошла к Швейку, погладила его по голове со словами
«Behut euch Gott»
[19]
и покинула палату, сопровождаемая всей
свитой.
Пока доктор Грюнштейн провожал баронессу, Швейк роздал
цыплят, которые были проглочены с молниеносной быстротой. Возвратясь, доктор
нашёл только кучу костей, обглоданных так здорово, будто цыплята живьём попали
в гнездо коршунов и их кости несколько месяцев палило солнце.
Исчезли и военный ликёр и три бутылки вина. Исчезли в
желудках пациентов плитки шоколада и пачка сухарей. Кто-то даже выпил флакон
лака для ногтей из маникюрного набора, другой надкусил приложенную к зубной
щётке зубную пасту.
