Когда подпоручик Дуб вошёл, Швейк закричал:
— Habacht! Всем встать!
Подпоручик Дуб вплотную подошёл к Швейку и крикнул ему прямо
в лицо:
— Теперь радуйся, теперь тебе аминь! Я велю из тебя
сделать чучело на память Девяносто первому полку.
— Zum Befehl, господин лейтенант, — козырнул
Швейк. — однажды я читал, осмелюсь доложить, что некогда была великая
битва, в которой пал шведский король со своим верным конём. Обоих павших
отправили в Швецию и из их трупов набили чучела, и теперь они стоят в
Стокгольмском музее.
— Откуда у тебя такие познания, хам? — взвизгнул
подпоручик Дуб.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, от моего
брата, преподавателя гимназии.
Подпоручик Дуб круто повернулся, плюнул и, подталкивая
вперёд кадета Биглера, прошёл наверх, в зал. Однако в дверях он всё же не
преминул обернуться к Швейку и с неумолимой строгостью римского цезаря,
решающего в цирке судьбу раненого гладиатора, сделал движение большим пальцем
правой руки и крикнул:
— Большой палец книзу!
— Осмелюсь доложить. — прокричал вслед ему
Швейк, — пальцы всегда книзу!
* * *
Кадет Биглер был слаб, как муха. За это время он успел
побывать в нескольких холерных пунктах и после манипуляций, которые проделывали
с ним, как с бациллоносителем холеры, естественно, привык совершенно
непроизвольно делать в штаны, пока наконец на одном из таких пунктов не попал в
руки специалиста. Тот в его испражнениях не нашёл холерных бацилл, закрепил ему
кишечник танином, как сапожник дратвой рваные башмаки, и направил в ближайшее
этапное управление, признав лёгкого, как пар над горшком, кадета Биглера «frontdiensttauglich».
[302]
Доктор был сердечный человек.
Когда кадет Биглер обратил внимание врача на то, что
чувствует себя очень слабым, тот, улыбаясь, ответил: «Золотую медаль за
храбрость у вас ещё хватит сил унести. Ведь вы же добровольно пошли на войну».
Итак, кадет Биглер отправился за золотой медалью.
Его укреплённый кишечник уже не выделял жидкость в штаны, но
частые позывы всё ещё мучили кадета, так что весь путь Биглера от последнего
этапного пункта до самого штаба бригады, где он встретился с подпоручиком
Дубом, был воистину торжественным шествием по всевозможным уборным. Он
несколько раз опаздывал на поезд, потому что подолгу просиживал в вокзальных
клозетах и поезд уходил. Несколько раз он не успевал пересесть с поезда на
поезд из-за того, что не мог выйти из уборной вагона.
И всё же, несмотря на это, несмотря на все уборные, которые
стояли на его пути, кадет Биглер приближался к бригаде.
Подпоручик Дуб ещё некоторое время должен был оставаться под
врачебным надзором в бригаде. Однако в день отъезда Швейка в батальон штабной
врач передумал, узнав, что после обеда в расположение батальона Девяносто
первого полка идёт санитарная автомашина.
Врач был очень рад избавиться от подпоручика Дуба, который в
качестве лучшего доказательства разных своих утверждений приводил единственный
довод: «Об этом мы ещё до войны говорили с господином окружным начальником».
«Mit deinern Bezirkshauptrnann kannst du mir Arsch lecken»
[303]
— подумал штабной врач и возблагодарил судьбу за то, что
санитарные автомашины отправляются на Каменку-Струмилову через Золтанец.
Швейк не видел в бригаде кадета Биглера, потому что тот уже
свыше двух часов сидел в офицерском ватерклозете. Можно смело утверждать, что
кадет Биглер в подобных местах, никогда не терял напрасно времени, так как
повторял в уме все славные битвы доблестной австро-венгерской армии, начиная со
сражения 6 сентября 1634 года у Нердлингена и кончая Сараевом 19 августа 1888
года. Несчётный раз дёргая за цепочку в ватерклозете и слушая, как вода с шумом
устремляется в унитаз, он, зажмурив глаза, представлял себе рёв битвы,
кавалерийскую атаку и грохот пушек.
Встреча подпоручика Дуба с кадетом Биглером была не особенно
приятной и, несомненно, явилась причиной их дальнейшей обоюдной неприязни как
на службе, так и вне её.
Пытаясь в четвёртый раз проникнуть в уборную, Дуб, разозлившись,
крикнул:
— Кто там?
— Кадет одиннадцатой маршевой роты М-ского батальона
Девяносто первого полка Биглер, — гласил гордый ответ.
— Здесь, — представился за дверью
конкурент, — подпоручик той же роты Дуб.
— Сию минуту, господин подпоручик.
— Жду.
Подпоручик Дуб нетерпеливо смотрел на часы. Никто не
поверит, сколько требуется энергии и упорства, чтобы в таком состоянии
выдержать у двери пятнадцать минут, потом ещё пять, затем следующие пять и на
стук и волчки рукой и ногами получать всё один и тот же ответ: «Сию минуту,
господин подпоручик».
Подпоручика Дуба бросило в жар, особенно когда после
обнадёживающего шуршания бумаги прошло ещё семь минут, а дверь всё не
открывалась. Кадет Биглер был ещё столь тактичен, что не каждый раз спускал
воду. Охваченный лёгкой лихорадкой, подпоручик Дуб стал подумывать, не
пожаловаться ли ему командующему бригадой, который, может быть, отдаст приказ
взломать дверь и вынести кадета Биглера. Ему пришло также в голову, что это,
может быть, является нарушением субординации.
Спустя пять минут подпоручик Дуб почувствовал, что ему,
собственно, уже нечего делать там, за дверью, что ему уже давно расхотелось. Но
он не отходил от уборной из принципа, продолжая колотить ногой в дверь, из-за
которой раздавалось одно и то же: «In einer Minute fertig, Herr Leutnant!»
[304]
Наконец подпоручик услышал, как Биглер спускает воду, и
через минуту оба стояли лицом к лицу.
— Кадет Биглер, — загремел подпоручик Дуб, —
не думайте, что я пришёл сюда с той же целью, что и вы. Я пришёл сюда потому,
что вы, прибыв в штаб бригады, не явились ко мне с рапортом. Не знаете правил,
что ли? Известно ли вам, кому вы отдали предпочтение?
Кадет Биглер старался вспомнить, не допустил ли он чего
противоречащего дисциплине и инструкциям, касающимся отношений низших
офицерских чинов с более высокими.
В его познаниях в этой области был большой пробел.
В школе им не читали лекций о том, как в таких случаях
низший офицерский чин обязан вести себя по отношению к старшему, должен ли он,
недоделав, вылететь из уборной, одной рукой придерживая штаны, а другой отдавая
честь.
