— Один или несколько? — осведомился Швейк.
— Два.
— На!
Фельдкурат вслух считал подзатыльники, блаженно улыбаясь.
— Это отлично помогает пищеварению, — сказал
он. — Теперь дайте мне по морде… Покорно благодарю! — воскликнул он,
когда Швейк немедленно исполнил его желание. — Я вполне доволен. Теперь
разорвите, пожалуйста, мою жилетку.
Он выражал самые разнообразные желания. Хотел, чтобы Швейк
вывихнул ему ногу, чтобы немного придушил, чтобы остриг ему ногти, вырвал
передние зубы. Он обнаружил стремление к мученичеству, требуя, чтобы ему
оторвали голову и в мешке бросили во Влтаву.
— Мне бы очень пошли звёздочки вокруг головы. Хорошо бы
штук десять, — восторженно произнёс он.
Потом он завёл разговор о скачках, но скоро перешёл на
балет, однако и тут недолго задержался.
— Чардаш танцуете? — спросил он Швейка. —
Знаете «Танец медведя»? Этак вот…
Он хотел подпрыгнуть и упал на Швейка. Тот надавал ему
тумаков и уложил на сиденье.
— Мне чего-то хочется, — кричал фельдкурат, —
но я сам не знаю, чего. Вы не знаете ли, чего мне хочется?
И он повесил голову, словно бы полностью покоряясь судьбе.
— Что мне до того, чего мне хочется! — сказал он
вдруг серьёзно. — И вам, сударь, до этого никакого дела нет! Я с вами не
знаком. Как вы осмеливаетесь так пристально на меня смотреть?.. Умеете
фехтовать?
Он перешёл в наступление и сделал попытку спихнуть Швейка с
сиденья. Потом, когда Швейк успокоил его, без стеснения дав почувствовать своё
физическое превосходство, фельдкурат осведомился:
— Сегодня у нас понедельник или пятница?
Он полюбопытствовал также, что теперь — декабрь или июнь, и
вообще проявил недюжинный дар задавать самые разнообразные вопросы.
— Вы женаты? Любите горгонзолу? Водятся ли у вас в доме
клопы? Как поживаете? Была ли у вашей собаки чумка?
Потом фельдкурат пустился в откровенность: рассказал, что он
должен за верховые сапоги, за хлыст и седло, что несколько лет тому назад у
него был триппер и он лечил его марганцовкой.
— Я ни о чём другом не мог думать, да и некогда
было, — продолжал он икая. — Может быть, вам это кажется слишком
тяжёлым, но скажите — ик! Что делать! — ик! Уж вы простите меня!
— …Термосом, — начал он, забыв, о чём говорил
минуту назад, — называется сосуд, который сохраняет первоначальную
температуру еды или напитка… Как по-вашему, коллега, которая из игр честнее:
«железка» или «двадцать одно»?.. Ей-богу, мы с тобой где-то уже
встречались! — воскликнул он, покушаясь обнять Швейка и облобызать его
своими слюнявыми губами. — Мы ведь вместе ходили в школу… Ты славный
парень! — говорил он, нежно гладя свою собственную ногу. — Как ты,
однако, вырос за то время, что ?? тебя не видел! С тобой я забываю о всех
пережитых страданиях.
Тут им овладело поэтическое настроение, и он заговорил о
возвращении к солнечному свету счастливых созданий и пламенных сердец. Затем он
упал на колени и начал молиться: «Богородица дево, радуйся», причём хохотал во
всё горло.
Когда они остановились, его никак не удавалось вытащить из
экипажа.
— Мы ещё не приехали! — кричал он. —
Помогите! Меня похищают! Желаю ехать дальше!
Его пришлось в буквальном смысле слова выковырнуть из
дрожек, как варёную улитку из раковины. Одно мгновение казалось, что его
вот-вот разорвут пополам, потому что он уцепился ногами за сиденье.
При этом фельдкурат громко хохотал, очень довольный, что
надул Швейка и извозчика.
— Вы меня разорвёте, господа!
Еле-еле его втащили по лестнице в квартиру и, как мешок,
свалили на диван. Фельдкурат заявил, что за автомобиль, которого он не
заказывал, он платить не намерен. Понадобилось более четверти часа, чтобы
втолковать ему, что он ехал в крытом экипаже. Но и тогда он не согласился
платить, возражая, что ездит только в карете.
— Вы меня хотите надуть, — заявил фельдкурат,
многозначительно подмигивая Швейку и извозчику, — мы шли пешком.
И вдруг под наплывом щедрости он кинул извозчику кошелёк:
— Возьми всё! Ich kann bezahlen!
[38]
Для меня лишний крейцер ничего не значит!
Правильнее было бы сказать, что для него ничего не значат
тридцать шесть крейцеров, так как в кошельке больше и не было. К счастью,
извозчик подверг фельдкурата тщательному обыску, ведя при этом разговор об
оплеухах.
— Ну, ударь! — посоветовал фельдкурат. —
Думаешь, не выдержу? Пяток оплеух выдержу.
В жилете у фельдкурата извозчик нашёл пятёрку и ушёл,
проклиная свою судьбу и фельдкурата, из-за которого он даром потратил столько
времени и к тому же лишился заработка.
Фельдкурат медленно засыпал, не переставая строить различные
планы. Чего только не приходило ему в голову: сыграть на рояле, пойти на урок
танцев и, наконец, поджарить себе рыбки.
Потом он обещал выдать за Швейка свою сестру, которой у него
не было. Наконец он пожелал, чтобы его отнесли на кровать, и уснул, заявив, что
ему хотелось бы, чтобы в нём признали человека — существо, равноценное свинье.
III
Войдя утром в комнату фельдкурата, Швейк застал его лежащим
на диване и напряжённо размышляющим о том, как могло случиться, что его кто-то
облил, да так, что он приклеился брюками к кожаному дивану.
— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, — сказал
Швейк, — вы ночью…
В немногих словах он разъяснил фельдкурату, как жестоко тот
ошибается, думая, что его облили.
Проснувшись с чрезвычайно тяжёлой головой, фельдкурат
пребывал в угнетённом состоянии духа.
— Не могу вспомнить, — сказал он, — каким
образом я попал с кровати на диван?
— А вы и не были на кровати. Как только мы приехали,
вас уложили на диван — до постели дотащить не могли.
— А что я натворил? Не натворил ли я чего? Я же не был
пьян!
— До положения риз, — отвечал Швейк, —
вдребезги, господин фельдкурат, до зелёного змия. Я думаю, вам станет легче,
если вы переоденетесь и умоетесь…
— У меня такое ощущение, будто меня избили, —
жаловался фельдкурат, — и потом жажда. Я вчера не дрался?
— До этого не доходило, господин фельдкурат. А жажда —
это из-за жажды вчерашней. От неё не так-то легко отделаться. Я знал одного
столяра, так тот в первый раз напился под новый тысяча девятьсот десятый год, а
первого января с утра его начала мучить жажда, и чувствовал он себя
отвратительно, так что пришлось купить селёдку и напиться снова. С тех пор он
делает это каждый день вот уже четыре года подряд. И никто не может ему помочь,
потому что по субботам он покупает себе селёдок на целую неделю. Такая вот
карусель, как говаривал наш старый фельдфебель в Девяносто первом полку.
