Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу — результат
встречи в тёмном переулке с отцом одного из учеников. Законоучитель надавал
подзатыльников сыну за то, что тот усомнился в существовании святой троицы;
мальчик получил три тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за
святого духа. Сегодня бывший законоучитель пришёл наставить своего коллегу Каца
на путь истинный и заронить в его душу искру божью. Он начал с того, что
заметил ему:
— Удивляюсь, что это у вас не висит распятие. Где вы
молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не украшает стен вашей
комнаты. Что это у вас над постелью?
Кац улыбнулся.
— Это «Купающаяся Сусанна», а голая женщина под ней —
моя бывшая любовница. Направо — японская акварель, изображающая сексуальный акт
между старым японским самураем и гейшей. Не правда ли, очень оригинально? А
молитвенник у меня на кухне. Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей
странице.
Швейк ушёл на кухню, и оттуда послышалось троекратное
хлопанье раскупориваемых бутылок.
Набожный фельдкурат был потрясён, когда на столе появились
три бутылки.
— Это лёгкое церковное вино, коллега, — сказал
Кац. — Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.
— Я пить не буду, — упрямо заявил набожный
фельдкурат. — Я пришёл заронить в вашу душу искру божью.
— Но у вас, коллега, пересохнет в горле, — сказал
Кац. — Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу выслушать и
чужие мнения.
Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза:
— Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? —
спросил Кац.
Фанатик сурово заметил:
— Я замечаю, что вы сквернословите.
— Что поделаешь, привычка, — ответил Кац. —
Иногда я даже ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину фельдкурату.
Поверьте, я ругаюсь так же богом, крестом, небом и причастием. Послужите-ка на
военной службе с моё — и вы до этого дойдёте. Это совсем нетрудно, а нам,
духовным, всё это очень близко: небо, бог, крест, причастие, и звучит красиво,
и вполне профессионально. Не правда ли? Пейте, коллега!
Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он
хотел бы возразить, но не может. Он собирался с мыслями.
— Выше голову, уважаемый коллега, — продолжал
Кац, — не сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас должны
повесить. Слыхал я, что однажды в пятницу, думая, что это четверг, вы по ошибке
съели в одном ресторане свиную котлету и после этого побежали в уборную и
сунули себе два пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что бог вас строго
покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо, не боюсь никакого ада. Пардон!
Выпейте! Вам уже лучше?.. А может быть, у вас более прогрессивный взгляд на
пекло, может быть, вы идёте в ногу с духом времени и с реформистами? Иначе
говоря, вы признаёте, что в аду вместо простых котлов с серой для несчастных
грешников используются папиновы котлы, то есть котлы высокого давления?
Считаете ли вы, что грешников поджаривают на маргарине, а вертела вращаются при
помощи электрических двигателей? Что в течение миллионов лет их, несчастных, мнут
паровыми трамбовками для шоссейных дорог; скрежет зубовный дантисты вызывают
при помощи особых машин, вопли грешников записываются на граммофонных
пластинках, а затем эти пластинки отсылаются наверх, в рай, для увеселения
праведников? А в раю действуют распылители одеколона и симфонические оркестры
играют Брамса так долго, что скорее предпочтёшь ад и чистилище? У ангелочков в
задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе крылышки?.. Пейте, коллега!
Швейк, налейте господину фельдкурату коньяку — ему, кажется, не по себе.
Придя в чувство, набожный фельдкурат произнёс шёпотом:
— Религия есть умственное воззрение… Кто не верит в
существование святой троицы…
— Швейк, — перебил его Кац, — налейте
господину фельдкурату ещё рюмку коньяку, пусть он опомнится. Расскажите ему
что-нибудь, Швейк.
— Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин
фельдкурат, — начал Швейк, — был один настоятель. Когда его прежняя
экономка вместе с ребёнком и деньгами от него сбежала, он нанял себе новую
служанку. Настоятель этот на старости лет принялся изучать святого Августина,
которого причисляют к лику святых отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто
верит в антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и говорит:
«Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть сын, слесарь-механик, и что
он уехал в Австралию. Если это так, то он, значит, стал антиподом, а святой
Августин повелевает проклясть каждого, кто верит в существование
антиподов». — «Батюшка, — отвечает ему баба, — ведь сын-то мой
посылает мне и письма и деньги». — «Это дьявольское наваждение, —
говорит ей настоятель. — Согласно учению святого Августина, никакой
Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет». В воскресенье он
всенародно проклял её в костёле и кричал, что никакой Австралии не существует.
Ну, прямо из костёла его отвезли в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не
мешало. В монастыре урсулинок хранится бутылочка с молоком девы Марии,
которым-де она поила Христа, а в сиротский дом под Бенешозом привезли лурдскую
воду, так этих сироток от неё прохватил такой понос, какого свет не видал.
У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошёл только
после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову. Прищурив глаза, он
спросил Каца:
— Вы не верите в непорочное зачатие девы Марии, не
верите, что палец святого Ионна Крестителя, хранящийся у пиаристов, подлинный?
Да вы вообще-то верите в бога? А если не верите, то почему вы фельдкурат?
— Дорогой коллега, — ответил Кац, снисходительно
похлопав его по спине, — пока государство признаёт, что солдаты, идущие
умирать, нуждаются в благословении божьем, должность фельдкурата является
прилично оплачиваемым и не слишком утомительным занятием. Мне это больше по
душе, чем бегать по плацу и ходить на манёвры. Раньше я получал приказы от
начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем того, кто не
существует, и сам играю роль бога. Не захочу кому-нибудь отпустить грехи — и не
отпущу, хотя бы меня на коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски
мало.
— А я люблю господа бога, — промолвил набожный фельдкурат,
начиная икать, — очень люблю!.. Дайте мне немного вина. Я господа бога
уважаю, — продолжал он. — Очень, очень уважаю и чту. Никого так не
уважаю, как его!
Он стукнул кулаком по столу, так что бутылки подскочили.
— Бог — возвышенное, неземное существо, совершенное во
всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в этом не
разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых почитаю, и даже святого
Серапиона… У него такое отвратительное имя!
