— А вы передадите наверное?
— Передам, раз обещал.
— А вы найдёте господина поручика?
— Не знаю.
Они молча шагали рядом, пока наконец спутница Швейка не
заговорила опять:
— Так вы думаете, что господина поручика не найти?
— Нет, не думаю.
— А где он может быть, как вы думаете?
— Не знаю.
На этом разговор на долгое время прервался, пока молодая
дама опять не возобновила его вопросом:
— Вы не потеряли письмо?
— Пока что нет.
— Так вы наверное передадите его господину поручику?
— Да.
— А найдёте вы поручика?
— Я уже сказал, что не знаю, — ответил
Швейк. — Удивляюсь, как люди могут быть такими любопытными и всё время
спрашивать об одном и том же! Это всё равно, как если бы я останавливал на
улице каждого встречного и спрашивал, какое сегодня число.
Так были закончены всякие попытки договориться, и дальнейший
путь к казармам совершался в полном молчании. Только когда они остановились
около казарм, Швейк предложил даме подождать, а сам пустился в разговор с
солдатами, стоявшими в воротах. Легко представить, что это доставило даме
чрезвычайное удовольствие. Она с несчастным видом расхаживала по тротуару и
нервничала, видя, что Швейк продолжает излагать положение дел на фронте с таким
глупым выражением лица, какое можно было увидеть разве только на фотографии,
опубликованной в то время в «Хронике мировой войны». Под фотографией стояла надпись:
«Наследник австрийского престола беседует с двумя лётчиками, сбившими русский
аэроплан».
Швейк уселся на лавочке около ворот и рассказывал, что на
Карпатском фронте наступление наших войск провалилось, но, с другой стороны,
комендант Перемышля, генерал Кусманек, прибыл в Киев, а также, что у нас
осталось в Сербии одиннадцать опорных пунктов и сербы не смогут долго бежать за
нашими солдатами.
Затем Швейк пустился в критику некоторых известных сражений
и открыл Америку, сказав, что подразделение, окружённое со всех сторон,
непременно должно сдаться.
Наговорившись вдоволь, он счёл нужным подойти к отчаявшейся
даме и сказать ей, что сию минуту вернётся — пусть она никуда не уходит, а сам
пошёл наверх в канцелярию, где отыскал поручика Лукаша. Поручик Лукаш в это
время растолковывал некоему подпоручику одну из схем окопов и ставил ему на
вид, что тот не знает, как чертить, и не имеет ни малейшего понятия о
геометрии.
— Видите, вот как это нужно сделать. Если к данной
прямой нам надо провести перпендикуляр, то мы должны начертить такую прямую,
которая образует с первой прямой угол. Понимаете? Тогда вы проложите окопы
правильно, не заедете с ними к противнику, а останетесь на расстоянии шестисот
метров от него. Но если следовать тому, как вы начертили, то нашими позициями
мы заехали бы за линию противника и стали бы своими окопами перпендикулярно к
неприятелю. А вам ведь нужен тупой угол. Это же очень просто, не правда ли?
Подпоручик запаса, который в мирное время служил кассиром в
банке, стоял над чертежами в полном отчаянии и ничего не понимал. Он облегчённо
вздохнул, когда Швейк подошёл к поручику и отрапортовал:
— Осмелюсь доложить, господин поручик, какая-то дама
просит передать вам это письмо и ждёт ответа. — При этом он
многозначительно и фамильярно подмигнул.
То, что прочёл поручик, не произвело на него благоприятного
впечатления.
«Lieber Heinrich! Mein Mann verfolgt mich. Ich muss
unbedingt bei Dir ein paar Tage gastieren. Dein Bursch ist ein grosses
Mistvieh. Ich bin unglucklich. Deine Katy»
[46]
Поручик Лукаш вздохнул, повёл Швейка в соседнюю пустую
канцелярию, закрыл дверь и зашагал между столами. Наконец он остановился перед
Швейком.
— Эта дама пишет, что вы скотина. Что вы ей сделали?
— Осмелюсь доложить, я ничего ей не сделал, господин
обер-лейтенант. Я вёл себя как полагается, но вот она хотела сейчас же
расположиться в квартире. А раз я не получил от вас никаких указаний, то я её
там не оставил. Ко всему прочему она приехала с двумя чемоданами, как к себе
домой.
Поручик ещё раз громко вздохнул, Швейк тоже вздохнул.
— Что?! — угрожающе крикнул поручик.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —
это тяжёлый случай. Года два тому назад на Войтешской улице к одному обойщику
въехала барышня, и он никак её не мог выжить из квартиры. В конце концов ему пришлось
отравить и себя и её светильным газом, и шутке был конец. Беда с бабьём! Я их
насквозь вижу!
— Тяжёлый случай! — повторил поручик за Швейком; и
никогда ещё он не изрекал такой истины.
«Дорогой Генрих» был действительно в скверном положении.
Жена, преследуемая мужем, приезжает к нему гостить на несколько дней, как раз
когда должна приехать из Тршебони пани Мицкова, чтобы в течение трёх дней
повторить то, что она регулярно делает раз в три месяца, когда приезжает в
Прагу за покупками. Кроме того, послезавтра должна прийти одна барышня. После
целой недели размышлений она определённо обещала ему позволить соблазнить себя,
так как всё равно через месяц выходит замуж за инженера.
Поручик сидел на столе повесив голову, молчал и думал, но
ничего другого не придумал, как сесть за стол, взять конверт и написать на
служебном бланке нижеследующее:
«Дорогая Кати!
До 9 часов вечера я буду на службе. Приду в 10. Прошу,
чувствуй себя как дома. Что касается Швейка, моего денщика, то я уже отдал ему
приказ, чтобы все твои желания были исполнены. Твой Индржих».
— Отдайте письмо даме, — сказал поручик. —
Приказываю вам обращаться с ней вежливо и тактично, исполнять все её желания,
которые для вас должны быть законом. Вы должны держать себя с нею галантно.
Служите ей не за страх, а за совесть. Вот вам сто крон, потом дадите мне отчёт.
Наверно, она пошлёт вас за чем-нибудь; закажите для неё обед, ужин и так далее.
Кроме того, купите три бутылки вина и коробочку «Мемфис». Так. Больше пока
ничего. Можете идти. Ещё раз напоминаю, что вы должны исполнять каждое желание
барыни, которое только прочтёте в её глазах.
Молодая дама уже потеряла всякую надежду увидеть Швейка и
была очень удивлена, когда он вышел из казарм и направился к ней с письмом в
руке.
Швейк взял под козырёк, подал ей письмо и доложил:
— Согласно приказанию господина обер-лейтенанта, я
обязан вести себя с вами, сударыня, учтиво и тактично, служить не за страх, а
за совесть и исполнять все ваши желания, которые только прочту в ваших глазах.
Приказано вас накормить и купить для вас всё, что вы только пожелаете. На это
получено от господина обер-лейтенанта сто крон, но из этих денег я должен ещё
купить три бутылки вина и коробку сигарет «Мемфис».
