Римские легионы Цезаря, забравшись (опять-таки без всяких
географических карт) далеко на север, к Галльскому морю, решили вернуться в Рим
другой дорогой, чтобы ещё попытать счастья, и благополучно прибыли в Рим.
Наверное, именно с той поры пошла поговорка, что все дороги ведут в Рим.
Точно так же все дороги ведут и в Чешские Будейовицы. Бравый
солдат Швейк был в этом глубоко убеждён, когда вместо будейовицких краёв увидел
милевскую деревушку. И, не меняя направления, он зашагал дальше, ибо никакое
Милевско не может помешать бравому солдату добраться до Чешских Будейовиц.
Таким образом, через некоторое время Швейк очутился в районе
Кветова, на западе от Милевска. Он исчерпал уже весь свой запас солдатских
походных песен и, подходя к Кветову, был вынужден повторить свой репертуар
сначала:
Когда в поход мы отправлялись,
Слезами девки заливались…
По дороге из Кветова во Враж, которая идёт всё время на
запад, со Швейком заговорила старушка, возвращавшаяся из костёла домой:
— Добрый день, служивый. Куда путь держите?
— Иду я, матушка, в полк, в Будейовицы, на войну эту
самую.
— Батюшки, да вы не туда идёте, солдатик! —
испугалась бабушка. — Вам этак туда ни в жисть не попасть. Дорога-то ведёт
через Враж прямёхонько на Клатовы.
— Я полагаю — человек с головой и из Клатов попадёт в
Будейовицы, — почтительно ответил Швейк. — Правда, прогулка не
маленькая, особенно для человека, который торопится в свой полк и побаивается,
как бы, несмотря на все его старания явиться в срок, у него не вышло
неприятности.
— Был у нас тоже один такой озорной, — вздохнула
бабушка. — Звали его Тоничек Машек. Вышло ему ехать в Пльзень в ополчение.
Племяннице он моей сродни. Да… Ну, поехал, значит. А через неделю уже его
жандармы разыскивали. До полка, выходит, не доехал. А ещё через неделю
объявился у нас. В простой одежде, невоенной. «В отпуск, дескать, приехал».
Староста за жандармами, а те его из отпуска-то потянули… Уж и письмецо от него
с фронта получили, что раненый, одной ноги нет.
Старуха соболезнующе посмотрела на Швейка.
— В том вон лесочке пока, служивый, посидите, я
картофельную похлёбку принесу, погреешься. Избу-то нашу отсюда видать, аккурат
за лесочком, направо. Через нашу деревню лучше не ходите, жандармы у нас всё
равно как стрижи шныряют. Прямо из лесочка идите на Мальчин. Чижово, солдатик,
обойдите стороной — жандармы там живодёры: дезертиров ловят. Идите прямо лесом
на Седлец у Гораждевиц. Там жандарм хороший, пропустит через деревню любого.
Бумаги-то есть?
— Нету, матушка.
— Тогда и туда не ходите. Идите лучше через Радомышль.
Только смотрите, старайтесь попасть туда к вечеру, жандармы в трактире сидеть
будут. Там на улице за Флорианом домик, снизу выкрашен в синий цвет. Спросите
хозяина Мелихарка. Брат он мне. Поклонитесь ему от меня, а он вам расскажет,
как пройти в эти Будейовицы.
Швейк ждал в лесочке больше получаса. Потом он грелся
похлёбкой, которую бедная старушка принесла в горшке, закутанном в подушку,
чтобы не остыла. А старуха тем временем вытащила из узелка краюшку хлеба и
кусок сала, засунула всё это Швейку в карманы, перекрестила его и сказала, что
у неё в Будейовицах два внука. Потом она ещё раз подробно повторила, через
какие деревни ему идти, а какие обогнуть; наконец вынула из кармана кофты крону
и дала её Швейку, чтобы он купил себе в Мальчине водки на дорогу, потому что
оттуда до Радомышля кусок изрядный.
По совету старухи Швейк пошёл, минуя Чижово, в Радомышль, на
восток, решив, что должен попасть в Будейовицы с какой угодно стороны света.
Из Мальчина попутчиком у него оказался старик гармонист,
Швейк подцепил его в трактире, когда покупал себе водку, перед тем как
отправиться в далёкий путь на Радомышль.
Гармонист принял Швейка за дезертира и посоветовал ему идти
вместе с ним в Гораждевице: там у него живёт дочка, у которой муж тоже
дезертир.
Гармонист, по всей видимости, в Мальчине хватил лишнего.
— Мужа она вот уже два месяца в хлеву прячет и тебя
спрячет тоже, — уговаривал он Швейка. — Просидите там до конца войны.
Вдвоём не скучно будет.
Когда Швейк вежливо отклонил предложение гармониста, тот
разозлился и пошёл налево, полями, пригрозив Швейку, что идёт в Чижово доносить
на него жандармам.
Вечером Швейк пришёл в Радомышль. На Нижней улице за
Флорианом он нашёл хозяина Мелихарка. Швейк передал ему поклон от сестры, но
это не произвело на хозяина Мелихарка ни малейшего впечатления. Он всё время
требовал, чтобы Швейк предъявил документы. Это был явно предубеждённый человек.
Он только и говорил, что о разбойниках, бродягах и ворах, которые шатаются по
всему Писецкому краю.
— Удирают с военной службы. Воевать-то им не хочется,
вот и носятся по всему свету. Где что плохо лежит — стащат, — выразительно
говорил он, смотря Швейку в глаза. — И каждый строит из себя такого
невинного, словно до пяти считать не умеет… Правда глаза колет, — прибавил
он, видя, что Швейк встаёт с лавки. — Будь у человека совесть чиста, он
остался бы сидеть и показал бы свои документы. А если у него их нет…
— Будь здоров, дедушка…
— Будь здоров! Ищите кого поглупее…
И Швейк уже шагал где-то во тьме, а дед всё не переставал
ворчать:
— Идёт, дескать, в Будейовицы, в полк. Это из
Табора-то! А сам, шаромыжник, сперва в Гораждевице, а оттуда только в Писек. Да
ведь это кругосветное путешествие!
Швейк шёл всю ночь напролёт и только возле Путима нашёл в поле
стог. Он отгрёб себе соломы и вдруг над самой своей головой услышал голос:
— Какого полка? Куда бог несёт?
— Девяносто первого, иду в Будейовицы.
— А чего ты там не видал?
— У меня там обер-лейтенант.
Было слышно, что рядом засмеялись, и не один человек, а
трое.
Когда смех стих, Швейк спросил, какого они полка. Оказалось,
что двое Тридцать пятого, а один, артиллерист, тоже из Будейовиц. Ребята из
Тридцать пятого удрали из маршевого батальона перед отправкой на фронт, около
месяца тому назад, а артиллерист в бегах с самой мобилизации. Сам он был
крестьянин из Путима, и стог принадлежал ему. Он всегда ночевал здесь, а вчера
нашёл в лесу тех двоих и взял их к себе.
Все трое рассчитывали, что война через месяц-два кончится.
Они были уверены, что русские уже прошли Будапешт и занимают Моравию. В Путиме
все об этом говорили. Завтра утром перед рассветом мать артиллериста принесёт
поесть, а потом ребята из Тридцать пятого тронутся в путь на Страконице, у
одного из них там тётка, а у тётки есть в горах за Сушицей знакомый, а у
знакомого — лесопилка, где можно спрятаться.
