Когда хозяин постоялого двора разговорился с ними, Швейк
проронил:
— Вот брат говорит, что за час мы дойдём до Писека.
— Так, значит, ваш брат в отпуску? — спросил
любопытный хозяин у ефрейтора.
Тот, не сморгнув, ответил:
— Сегодня у него отпуск кончается.
Когда трактирщик отошёл в сторону, ефрейтор, подмигнув
Швейку, сказал:
— Ловко мы его обработали! Главное, не поднимать паники
— время военное.
Перед входом на постоялый двор ефрейтор сказал, что рюмочка
повредить не может, но он поддался излишнему оптимизму, так как не учёл,
сколько их будет, этих рюмочек. После двенадцатой он громко и решительно
провозгласил, что до трёх часов начальник окружного жандармского управления
обедает и бесполезно приходить туда раньше, тем более что поднимается метель.
Если они придут в Писек в четыре часа вечера, времени останется хоть отбавляй.
До шести времени хватит. Придётся идти в темноте, по погоде видно. Разницы
никакой: сейчас ли идти или попозже — Писек никуда от них не убежит.
— Хорошо, что сидим в тепле, — заключил он. —
Там, в окопах, в такую погоду куда хуже, чем нам здесь, у печки.
От большой кафельной печи несло теплом, и ефрейтор
констатировал, что внешнее тепло следует дополнить внутренним с помощью
различных настоек, сладких и крепких, как говорится в Галиции. У хозяина их
было восемь сортов, и он скрашивал ими скуку постоялого двора, распивая все по
очереди под звуки метели, гудевшей за каждым углом его домика.
Ефрейтор всё время громко подгонял хозяина, чтобы тот от
него не отставал, и пил, не переставая обвинять его в том, что он мало пьёт.
Это была явная клевета, так как хозяин постоялого двора уже едва держался на
ногах, настойчиво предлагая сыграть в «железку», и даже стал утверждать, что
прошлой ночью он слышал на востоке канонаду. Ефрейтор икнул в ответ:
— Э-это ты брось! Без паники! На этот счёт у нас есть
инструкция. — И пустился объяснять, что инструкция — это свод последних
распоряжений.
При этом он разболтал несколько секретных циркуляров. Хозяин
постоялого двора уже абсолютно ничего не понимал. Единственно, что он мог
промямлить, это, что инструкциями войны не выиграешь.
Уже стемнело, когда ефрейтор вместе со Швейком решил
отправиться в Писек. Из-за метели в двух шагах ничего не было видно. Ефрейтор
беспрестанно повторял:
— Жми всё время прямо до самого Писека.
Когда он произнёс это в третий раз, голос его донёсся уже не
с шоссе, а откуда-то снизу, куда он скатился по снегу. Помогая себе винтовкой,
он с трудом вылез на дорогу. Швейк услышал его приглушённый смех: «Как с
ледяной горы». Через минуту его снова не было слышно: он опять съехал по
откосу, заорав так, что заглушил свист ветра:
— Упаду, паника!
Ефрейтор превратился в трудолюбивого муравья, который,
свалившись откуда-нибудь, снова упорно лезет наверх. Он пять раз подряд
повторял это упражнение и, выбравшись наконец к Швейку, уныло произнёс:
— Я бы мог вас легко потерять.
— Не извольте беспокоиться, господин ефрейтор, успокоил
его Швейк. — Самое лучшее, что мы можем сделать, — это привязать себя
один к другому, тогда мы не потеряем друг друга. Ручные кандалы при вас?
— Каждому жандарму полагается носить с собой ручные
кандалы, — веско ответил ефрейтор, ковыляя около Швейка. — Это хлеб
наш насущный.
— Так давайте пристегнёмся, — предложил
Швейк, — попытка не пытка.
Мастерским движением ефрейтор замкнул одно кольцо ручных
кандалов на руке Швейка, а другое — на своей. Теперь оба соединились воедино,
как сиамские близнецы. Оба спотыкались, и ефрейтор тащил за собой Швейка через
кучи камней, а когда падал, то увлекал его за собой. Кандалы при этом врезались
им в руки. Наконец ефрейтор сказал, что так дальше не пойдёт и нужно
отцепиться. После долгих тщетных усилий освободить себя и Швейка от кандалов
ефрейтор вздохнул:
— Мы связаны друг с другом на веки веков.
— Аминь, — прибавил Швейк, и оба продолжали
трудный путь.
Ефрейтором овладело безнадёжное отчаяние. После долгих
мучений поздним вечером они дотащились до Писека. На лестнице в жандармском
управлении ефрейтор удручённо сказал Швейку:
— Плохо дело — нам друг от друга не избавиться.
И действительно, дело обстояло плохо. Дежурный вахмистр
послал за начальником управления ротмистром Кёнигом. Первое, что сказал ротмистр,
было:
— Дыхните. Теперь понятно.
Испытанный нюх его быстро и безошибочно определил ситуацию.
— Ага! Ром, контушовка, «чёрт», рябиновка, ореховка,
вишнёвка и ванильная. Господин вахмистр, — обратился он к своему
подчинённому, — вот вам пример, как не должен выглядеть жандарм.
Выкидывать такие штуки — преступление, которое будет разбираться военным судом.
Приковать себя кандалами к арестованному и прийти вдребезги пьяным! Влезть сюда
в этаком скотском виде! Снимите с них кандалы!
Ефрейтор свободной левой рукой взял под козырёк.
— Что ещё? — спросил его ротмистр.
— Осмелюсь доложить, господин ротмистр, принёс
донесение.
— О вас пойдёт донесение в суд, — коротко бросил
ротмистр. — Господин вахмистр, посадить обоих! Завтра утром приведите их
ко мне на допрос, а донесение из Путима просмотрите и пришлите ко мне на
квартиру.
Писецкий ротмистр Кёниг был типичным чиновником: строг к
подчинённым и бюрократ до мозга костей.
В подвластных ему жандармских отделениях никогда не могли
сказать: «Ну, слава богу, пронесло тучу!» Туча возвращалась с каждым новым
посланием, подписанным рукою ротмистра Кёнига. С утра до вечера ротмистр
строчил выговоры, напоминания и предупреждения и рассылал их по всей округе.
С самого начала войны над всеми жандармскими отделениями
Писецкой округи нависли тяжёлые тучи. Настроение было ужасное. Бюрократические
громы гремели над жандармскими головами, то и дело обрушиваясь на вахмистров,
ефрейторов, рядовых жандармов или канцелярских служащих. За каждый пустяк
накладывалось дисциплинарное взыскание.
— Если мы хотим победить, — говорил ротмистр Кёниг
во время своих инспекционных поездок по жандармским отделениям, — «а»
должно быть «а», «б» — «б», всегда нужно ставить точку над «и».
Всюду вокруг себя он подозревал заговоры и измены. У него
была твёрдая уверенность, что за каждым жандармом его округи водятся грешки,
порождённые военным временем, и что у каждого из них в это серьёзное время было
не одно упущение по службе.
А сверху, из министерства обороны, его самого бомбардировали
приказами и ставили ему на вид, что, по сведениям военного министерства,
солдаты, призванные из Писецкой округи, перебегают к неприятелю.
