Полковник суммировал свои наблюдения в вопросе, обращённом к
полковому писарю:
— Идиот? — и увидел, как открывается широкий,
добродушно улыбающийся рот Швейка.
— Так точно, господин полковник, идиот, — ответил
за писаря Швейк.
Полковник кивнул адъютанту и отошёл с ним в сторону. Затем
он позвал полкового писаря, и они просмотрели материал о Швейке.
— А! — сказал полковник Шрёдер. — Это, стало
быть, денщик поручика Лукаша, который пропал в Таборе согласно рапорту
поручика. По-моему, господа офицеры должны сами воспитывать своих денщиков. Уж
если господин поручик Лукаш выбрал себе денщиком такого идиота, пусть сам с ним
и мучается. Времени свободного у него достаточно, раз он никуда не ходит. Вы
ведь тоже ни разу не видели его в нашем обществе? Ну вот. Значит, времени у
него хватит, чтобы выбить дурь из головы своего денщика.
Полковник Шрёдер подошёл к Швейку и, рассматривая его
добродушное лицо, сказал:
— На три дня под строгий арест, глупая скотина! По
отбытии наказания явиться к поручику Лукашу.
Таким образом, Швейк опять встретился с вольноопределяющимся
на полковой гауптвахте, а поручик Лукаш, наверное, испытал большое
удовольствие, когда полковник вызвал его к себе и сказал:
— Господин поручик, около недели тому назад, прибыв в
полк, вы подали мне рапорт об откомандировании в ваше распоряжение денщика, так
как прежний ваш денщик пропал на Таборском вокзале. Но ввиду того, что денщик
ваш возвратился…
— Господин полковник… — с мольбою произнёс
поручик.
— …я решил посадить его на три дня, после чего по шлю к
вам, — твёрдо сказал полковник.
Потрясённый Лукаш, шатаясь, вышел из кабинет полковника.
* * *
Швейк с большим удовольствием провёл три дня в обществе
вольноопределяющегося Марека. Каждый вечер они организовывали патриотические
выступления. Вечером из гауптвахты доносилось «Храни нам, боже, государя» потом
«Prinz Eugen, der edle Ritter».
[97]
Затем следовал целый ряд солдатских песен, а когда приходил
профос, его встречали кантатой:
Ты не бойся, профос, смерти,
Не придёт тебе капут.
За тобой прискачут черти
И живьём тебя возьмут.
Над нарами вольноопределяющийся нарисовал профоса и под ним написал
текст старинной песенки:
За колбасой я в Прагу мчался,
Навстречу дурень мне попался.
Тот злобный дурень был профос —
Чуть-чуть не откусил мне нос.
И пока оба дразнили профоса, как дразнят в Севилье алым
плащом андалузского быка, поручик Лукаш с тоскливым чувством ждал, когда к нему
явится Швейк и доложит о том, что приступает к выполнению своих обязанностей.
Глава III
Приключения Швейка в Кираль-Хиде
Девяносто первый полк переводили в город Мост-на-Литаве — в
Кираль-Хиду.
Швейк просидел под арестом три дня. За три часа до
освобождения его вместе с вольноопределяющимся отвели на главную гауптвахту, а
оттуда под конвоем отправили на вокзал.
— Давно было ясно, что нас переведут в Венгрию, —
сказал Швейку вольноопределяющийся. — Там будут формировать маршевые
батальоны, а наши солдаты тем временем наловчатся в стрельбе и передерутся с
мадьярами, и потом мы весело отправимся на Карпаты. А в Будейовицах разместят
мадьярский гарнизон, и начнётся смешение племён. Существует такая теория, что
изнасилование девушек другой национальности — лучшее средство против
вырождения. Во время Тридцатилетней войны это делали шведы и испанцы, при
Наполеоне — французы, а теперь в Будейовицком крае то же самое повторят
мадьяры, и это не будет носить характера грубого изнасилования. Всё получится
само собой. Произойдёт простой обмен: чешский солдат переспит с венгерской
девушкой, а бедная чешская батрачка примет к себе венгерского гонведа. Через
несколько столетий антропологи будут немало удивлены тем, что у обитателей
берегов Мальши появились выдающиеся скулы.
— Перекрёстное спаривание, — заметил Швейк, —
это вообще очень интересная вещь. В Праге живёт кельнер-негр по имени Христиан.
Его отец был абиссинским королём. Этого короля показывали в Праге в цирке на
Штванице. В него влюбилась одна учительница, которая писала в «Ладе» стишки о
пастушках и ручейках в лесу. Учительница пошла с ним в гостиницу и «предалась
блуду», как говорится в священном писании. Каково же было её удивление, когда у
неё потом родился совершенно белый мальчик! Однако не прошло и двух недель со
дня рождения, как мальчик начал коричневеть. Коричневел, коричневел, а месяц
спустя начал чернеть. Через полгода мальчишка был чёрен, как его отец —
абиссинский король. Мать пошла с ним в клинику накожных болезней просить,
нельзя ли как-нибудь с него краску вывести, но ей сказали, что у мальчика
настоящая арапская чёрная кожа и тут ничего не поделаешь. Учительница после
этого рехнулась и начала посылать во все журналы, в отдел «Советы читателям», вопросы,
какое есть средство против арапов. Её отвезли в Катержинки, а арапчонка
поместили в сиротский дом. Вот была с ним потеха, пока он воспитывался! Потом
он стал кельнером и танцевал в ночных кафе. Теперь от него успешно родятся
чехи-мулаты, но уже не такие чёрные, как он сам. Однако, как объяснил нам
фельдшер в трактире «У чаши», дело с цветом кожи обстоит не так просто: от
такого мулата опять рождаются мулаты, которых уж трудно отличить от белых, но
через несколько поколений может вдруг появиться негр. Представьте себе такой
скандал: вы женитесь на какой-нибудь барышне. Белая, мерзавка, абсолютно, и в
один прекрасный день — нате! — рожает вам негра. А если за девять месяцев
до этого она была разок без вас в варьете и смотрела французскую борьбу с участием
негра, то ясно, что вы призадумаетесь.
— Ваш случай с негром Христианом необходимо обсудить
также с военной точки зрения, — предложил вольноопределяющийся. —
Предположим, что этого негра призвали, а он пражанин и, следовательно, попадает
в Двадцать восьмой полк. Как вы слышали, Двадцать восьмой полк перешёл к
русским. Представьте, как удивились бы русские, взяв в плен негра Христиана. В
русских газетах, наверное, написали бы, что Австрия гонит на войну свои
колониальные войска, которых у неё нет, и что Австрией уже пущены в ход
чернокожие резервы.
— Помнится, поговаривали, что у Австрии есть
колонии, — проронил Швейк, — где-то на севере. Какая-то там Земля
императора Франца-Иосифа.
— Бросьте это, ребята, — вмешался один из
конвойных. — Нынче вести разговор о какой-то Земле императора
Франца-Иосифа опасно. Самое лучшее — не называйте имён.
