Около отдельных объектов раздавались шаги часовых, ходьбой
разгонявших сон.
Внизу над рекой сиял огнями завод мясных консервов его
императорского величества. Там шла работа днём и ночью: перерабатывались на
консервы всякие отбросы. В лагерь ветром доносило вонь от гниющих сухожилий,
копыт и костей, из которых варились суповые консервы.
Из покинутого павильона фотографа, делавшего в мирное время
снимки солдат, проводивших молодые годы здесь, на военном стрельбище, внизу, в
долине Литавы, был виден красный электрический фонарь борделя «У кукурузного
початка», который в 1903 году во время больших манёвров у Шопрони почтил своим
посещением эрцгерцог Стефан и где ежедневно собиралось офицерское общество.
Это был самый фешенебельный публичный дом, куда не имели
доступа нижние чины и вольноопределяющиеся. Они посещали «Розовый дом». Его
зелёные фонари также были видны из заброшенного павильона фотографа.
Такого рода разграничение по чинам сохранилось и на фронте,
когда монархия не могла уже помочь своему войску ничем иным, кроме походных
борделей при штабах бригад, называвшихся «пуфами». Таким образом, существовали
императорско-королевские офицерские пуфы, императорско-королевские
унтер-офицерские пуфы и императорско-королевские пуфы для рядовых.
Мост-на-Литаве сиял огнями. С другой стороны Литавы сияла
огнями Кираль-Хида, Цислейтания и Транслейтания. В обоих городах, в венгерском
и австрийском, играли цыганские капеллы, пели, пили. Кафе и рестораны были ярко
освещены. Местная буржуазия и чиновничество водили с собой в кафе и рестораны
своих жён и взрослых дочерей, и весь Мост-на-Литаве, Bruck an der Leite
[110]
равно как и Кираль-Хида, представлял собой не что иное, как
один сплошной огромный бордель.
В одном из офицерских бараков Швейк поджидал своего поручика
Лукаша, который пошёл вечером в городской театр и до сих пор ещё не
возвращался. Швейк сидел на постланной постели поручика, а напротив, на столе,
сидел денщик майора Венцеля.
Майор Венцель вернулся с фронта в полк, после того как в
Сербии, на Дрине, блестяще доказал свою бездарность. Ходили слухи, что он
приказал разобрать и уничтожить понтонный мост, прежде чем половина его
батальона перебралась на другую сторону реки. В настоящее время он был назначен
начальником военного стрельбища в Кираль-Хиде и, помимо того, исполнял какие-то
функции в хозяйственной части военного лагеря. Среди офицеров поговаривали, что
теперь майор Венцель поправит свои дела. Комнаты Лукаша и Венцеля находились в
одном коридоре.
Денщик майора Венцеля, Микулашек, невзрачный, изрытый оспой
паренёк, болтал ногами и ругался:
— Чтобы это могло означать — старый чёрт не идёт и не
идёт?.. Интересно бы знать, где этот старый хрыч целую ночь шатается? Мог бы по
крайней мере оставить мне ключ от комнаты. Я бы завалился на постель и такого
бы веселья задал! У нас там вина уйма.
— Он, говорят, ворует, — проронил Швейк, беспечно
покуривая сигареты своего поручика, так как тот запретил ему курить в комнате
трубку. — Ты-то небось должен знать, откуда у вас вино.
— Куда прикажет, туда и хожу, — тонким голоском
сказал Микулашек. — Напишет требование на вино для лазарета, а я получу и
принесу домой.
— А если бы он приказал обокрасть полковую кассу, ты бы
тоже это сделал? — спросил Швейк. — За глаза-то ты ругаешься, а перед
ним дрожишь как осиновый лист.
Микулашек заморгал своими маленькими глазками.
— Я бы ещё подумал.
— Нечего тут думать, молокосос ты этакий! —
прикрикнул на него Швейк, но мигом осёкся.
Открылась дверь, и вошёл поручик Лукаш. Поручик находился в
прекрасном расположении духа, что нетрудно было заметить по надетой задом
наперёд фуражке.
Микулашек так перепугался, что позабыл соскочить со стола,
и, сидя, отдавал честь, к тому же ещё запамятовал, что на нём нет фуражки.
— Имею честь доложить, всё в полном порядке, —
отрапортовал Швейк, вытянувшись во фронт по всем правилам, хотя изо рта у него
торчала сигарета.
Однако поручик Лукаш не обратил на Швейка ни малейшего
внимания и направился прямо к Микулашеку, который, вытаращив глаза, следил за
каждым его движением и по-прежнему отдавал честь, сидя на столе.
— Поручик Лукаш, — представился поручик, подходя к
Микулашеку не совсем твёрдым шагом. — А как ваша фамилия?
Микулашек молчал. Лукаш пододвинул себе стул, уселся против
Микулашека и, глядя на него снизу вверх, сказал:
— Швейк, принесите-ка мне из чемодана служебный
револьвер.
Всё время, пока Швейк рылся в чемодане, Микулашек молчал и
только с ужасом смотрел на поручика. Если б он в состоянии был осознать, что
сидит на столе, то ужаснулся бы ещё больше, так как его ноги касались колен
сидящего напротив поручика.
— Как зовут, я спрашиваю?! — заорал поручик, глядя
снизу вверх на Микулашека.
Но тот молчал. Как он объяснил позднее, при внезапном
появлении Лукаша на него нашёл какой-то столбняк. Он хотел соскочить со стола,
но не мог, хотел ответить — и не мог, хотел опустить руку, но рука не
опускалась.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —
раздался голос Швейка. — Револьвер не заряжён.
— Так зарядите его.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, патронов нет,
и его будет трудновато снять со стола. С вашего разрешения, господин
обер-лейтенант, этот Микулашек — денщик господина майора Венцеля. У него
всегда, как только увидит кого-нибудь из господ офицеров, язык отнимается. Он
вообще стесняется говорить. Совсем забитый ребёнок. Одним словом — молокосос.
Господин майор Венцель оставляет его в коридоре, когда сам уходит в город. Вот
он, бедняга, и шатается по денщикам. Главное — было бы чего пугаться, а ведь он
ничего такого не натворил.
Швейк плюнул; в его тоне чувствовалось крайнее презрение к
трусости Микулашека и к его неумению держаться по-военному.
— С вашего разрешения, — продолжал Швейк, — я
его понюхаю.
Швейк стащил со стола Микулашека, не перестававшего таращить
глаза на поручика, поставил его на пол и обнюхал ему штаны.
— Пока ещё нет, — доложил он, — но уже
начинает. Прикажете его выбросить?
— Выбросьте его, Швейк.
Швейк вывел трясущегося Микулашека в коридор, закрыл за
собой дверь и сказал ему:
— Я тебя спас от смерти, дурачина. Когда вернётся
господин майор Венцель, принеси мне за это потихоньку бутылочку вина. Кроме
шуток, я спас тебе жизнь. Когда мой поручик надерётся, с ним того и жди беды. В
таких случаях один только я могу с ним сладить и никто другой.
