— Ладно уж, пойдём вместе, — решил Швейк. —
Но надо действовать с оглядкой, чтобы не нажить беды.
— Не беспокойся, товарищ, — тихо сказал Водичка,
когда подходили к лестнице. — Я его ка-ак хрясну… — и ещё тише
прибавил: — Вот увидишь, с этой мадьярской рожей не будет много работы.
И если бы в подъезде был кто-нибудь понимающий по-чешски,
тот ещё на лестнице услышал бы довольно громко произнесённый Водичкой девиз:
«Плохо, брат, ты мадьяров знаешь!» — девиз, который зародился в тихом кабачке
над рекой Литавой, среди садов прославленной Кираль-Хиды, окружённой холмами.
Солдаты всегда будут проклинать Кираль-Хиду, вспоминая все эти упражнения перед
мировой войной и во время неё, на которых их теоретически подготавливали к
практическим избиениям и резне.
Швейк с Водичкой стояли у дверей квартиры господина Каконя.
Раньше чем нажать кнопку звонка, Швейк заметил:
— Ты когда-нибудь слышал пословицу, Водичка, что
осторожность — мать мудрости?
— Это меня не касается, — ответил Водичка. —
Не давай ему рот разинуть…
— Да и мне тоже не с кем особенно разговаривать-то,
Водичка.
Швейк позвонил, и Водичка громко сказал:
— Айн, цвай — и полетит с лестницы.
Открылась дверь, и появившаяся в дверях прислуга спросила
по-венгерски:
— Что вам угодно?
— Hem tudom,
[118]
— презрительно
ответил Водичка. — Научись, девка, говорить по-чешски.
— Verstehen Sie deutsch?
[119]
—
спросил Швейк.
— A pischen.
[120]
— Also, sagen Sie dep Frau, ich will die Frau sprchen,
sagen Sie, dass ein Brief ist von einern Herr, draussen in Kong.
[121]
— Я тебе удивляюсь, — сказал Водичка, входя вслед
за Швейком в переднюю. — Как это ты можешь со всяким дерьмом
разговаривать?
Закрыв за собой дверь, они остановились в передней. Швейк
заметил:
— Хорошая обстановка. У вешалки даже два зонтика, а вон
тот образ Иисуса Христа тоже неплох.
Из комнаты, откуда доносился звон ложек и тарелок, опять
вышла прислуга и сказала Швейку:
— Frau ist gesagt, dass Sie hat ka Zeit, wenn was ist,
dass mir geben und sagen.
[122]
— Also, — торжественно сказал Швейк, — der
Frau ein Brief, aber halten Kuschen.
[123]
— Он вынул
письмо поручика Лукаша. — Ich, — сказал он, указывая на себя
пальцем, — Antwort warten hier in die Vorzimmer.
[124]
— Что же ты не сядешь? — сказал Водичка, уже
сидевший на стуле у стены. — Вон стул. Стоит, точно нищий. Не унижайся
перед этим мадьяром. Будет ещё с ним канитель, вот увидишь, но я, брат, его
ка-ак хрясну…
— Послушай-ка, — спросил он после небольшой паузы, —
где это ты по-немецки научился?
— Самоучка, — ответил Швейк. Опять наступила
тишина. Внезапно из комнаты, куда прислуга отнесла письмо, послышался ужасный
крик и шум. Что-то тяжёлое с силой полетело на пол, потом можно было ясно
различить звон разбиваемых тарелок и стаканов, сквозь который слышался рёв:
«Baszom az anyat, baszom az istenet, baszom a Kristus Mariat, baszom az
atyadot, baszom a vilagot!»
[125]
Двери распахнулись, и в переднюю влетел господин во цвете
лет с подвязанной салфеткой, размахивая письмом.
Старый сапёр сидел ближе, и взбешённый господин накинулся
сперва на него:
— Was soll das heissen, wo ist der verfluchter Keri,
welcher dieses Brief gebracht hat?
[126]
— Полегче, — остановил его Водичка, подымаясь со
стула. — Особенно-то не разоряйся, а то вылетишь. Если хочешь знать, кто
принёс письмо, так спроси у товарища. Да говори с ним неаккуратнее, а то
очутишься за дверью в два счёта.
Теперь пришла очередь Швейка убедиться в красноречии
взбешённого господина с салфеткой на шее, который, путая от ярости слова, начал
кричать, что они только что сели обедать.
— Мы слышали, что вы обедаете, — на ломаном
немецком языке согласился с ним Швейк и прибавил по-чешски: — Мы тоже было
подумали, что напрасно отрываем вас от обеда.
— Не унижайся, — сказал Водичка.
Разъярённый господин, который так оживлённо жестикулировал,
что его салфетка держалась уже только одним концом, продолжал: он сначала
подумал, что в письме речь идёт о предоставлении воинским частям помещения в
этом доме, принадлежащем его супруге.
— Здесь бы поместилось порядочно войск, — сказал
Швейк. — Но в письме об этом не говорилось, как вы, вероятно, уже успели
убедиться.
Господин схватился за голову и разразился потоком упрёков.
Он сказал, что тоже был лейтенантом запаса и что он охотно служил бы и теперь,
но у него больные почки. В его время офицерство не было до такой степени
распущенно, чтобы нарушать покой чужой семьи. Он пошлёт это письмо в штаб
полка, в военное министерство, он опубликует его в газетах…
— Сударь, — с достоинством сказал Швейк, —
это письмо написал я. Ich geschrieben, kein Oberleutnant.
[127]
Подпись подделана. Unterschrift, Name, falsch.
[128]
Мне ваша
супруга очень нравится. Ich liebe lhre Frau.
[129]
Я влюблён в
вашу жену по уши, как говорил Врхлицкий — Kapitales Frau.
[130]
Разъярённый господин хотел броситься на стоявшего со
спокойным и довольным видом Швейка, но старый сапёр Водичка, следивший за
каждым движением Каконя, подставил ему ножку, вырвал у него из рук письмо,
которым тот всё время размахивал, сунул в свой карман, и не успел господин
Каконь опомниться, как Водичка его сгрёб, отнёс к двери, открыл её одной рукой,
и в следующий момент уже было слышно, как… что-то загремело вниз по лестнице.
