— Как я могу не чувствовать себя оскорбленной, если вы составили такое мнение обо мне? Ведь вы сказали, что меня можно купить, проявив доброту к моему сыну.
— Напротив, — сказал Томас на этот раз громче, поскольку терпение его заканчивалось. — Я никогда не имел никаких недостойных джентльмена мыслей относительно вас как до, так и после вчерашней ночи. Чем бы ни было вызвано то, что произошло между нами, изменить это мы не можем, да мне бы и не хотелось ничего менять. Но я вижу, что вы решили думать обо мне плохо, и у меня есть такое же право, как и у вас, чувствовать себя оскорбленным. Всего хорошего, миссис Мидоус. Думаю, мне пора отправляться в «Синий петух».
ГЛАВА 31
В ту ночь Агнесс спала плохо. Бесконечно вспоминая разговор с Томасом, слово за словом, она сожалела, что не догадалась сказать то, это и еще другое, ранить его так же больно, как он ранил ее. На следующее утро небо было нависшим и мрачным, снег быстро таял, превращаясь в противную слякоть.
Ровно без десяти девять Агнесс подошла к дверям мастерской. Томас Уильямс впустил ее. Она заметила, что он снова нацепил шпагу. «Интересно, — подумала она, — он сделал это по указанию Теодора?» Томас приветствовал ее так, будто они были едва знакомы.
— Я был в «Синем петухе», — холодно сказал он. — Хозяин вспомнил, что Филипп находился там в ночь грабежа с какими-то мужчинами. Но что это за мужчины, он не знал. Также он не помнил, когда они ушли. — Агнесс показалось, что глаза у него застывшие, как льдинки, а лицо, раньше дружелюбное и открытое, теперь абсолютно невыразительное, как будто высеченное из мрамора. — А теперь, миссис Мидоус, вас ждет мистер Бланшар, — Томас поклонился и провел ее в маленькую контору в задней части дома.
На короткое мгновение Агнесс показалось, что, возможно, вчера она была излишне сурова и неправильно поняла его неловкое извинение. Но не успела эта мысль возникнуть в ее голове, как она безжалостно отвергла ее. Их ссоры не случилось бы, если бы он так глупо не коснулся такой деликатной темы. И Агнесс решила придерживаться своего раннего решения вести себя холодно и абсолютно пристойно — ей это казалось единственным возможным для нее достойным выходом.
Теодор находился в конторе. Его парик висел на крючке на стене, а бритая голова склонилась над верстаком. Когда Агнесс вошла, он на мгновение поднял голову. На его лице лежала печать глубокой обеспокоенности, губы были сжаты, глаза казались невидящими. Поверхность перед ним была заставлена десятками маленьких подсвечников, а в самой середине Теодор выстроил двадцать башенок из золотых монет, по десять в каждой. Теперь он складывал монеты, колонку за колонкой, в дубовую шкатулку, обшитую железом. От звона металла в животе у Агнесс все сжалось. Она сознавала, что Томас стоит с другой стороны верстака, но не смела взглянуть на него, она не сводила глаз со сверкающей кучки золота.
Когда все монеты оказались в шкатулке, Теодор опустил крышку и запер шкатулку на замок величиной с кулак Агнесс блестящим ключом на шнурке. Затем протянул ключ ей:
— Наденьте это на шею, миссис Мидоус, и спрячьте в лифе. — Он говорил монотонно, как будто онемев от масштаба того, что собирался сделать. — Не давайте ключ никому, кроме самого Питта, и только когда увидите чашу для охлаждения вина. Я ясно выражаюсь?
— Предельно, сэр, — ответила Агнесс.
Томас Уильямс кашлянул:
— Не надежнее ли, сэр, если ключ будет у меня?
Теодор медленно повернулся:
— Почему, Уильямс?
— Только из-за того, что миссис Мидоус женщина. В руках мужчины ключ был бы в большей безопасности.
Теодор моргнул. Его удивило, что Томас Уильямс отважился оспаривать его решение.
— Как раз наоборот, мистер Уильямс, тот факт, что миссис Мидоус женщина, делает ее более подходящим кандидатом для этого задания. Она уже произвела большое впечатление на Питта. Я даже предполагаю, что он постарается найти пропажу хотя бы для того, чтобы добиться ее благосклонности.
При этих словах бледные щеки Томаса потемнели.
— Простите меня, сэр, я не знал, что между ними что-то есть, — сказал он.
— Ничего между нами нет, — горячо возразила Агнесс, а затем пожалела, что открыла рот.
Она надела шнурок на шею и спрятала холодный ключ в лифе. Томас не смотрел на нее и не отвечал.
Вскоре после этого разговора на окна упала тень и снаружи послышались лошадиное ржание и звон упряжи. На слякотной дороге остановилась темно-красная коляска, запряженная парой лошадей с дымящимися ноздрями. Бархатные шторки коляски, того же цвета, что и сам экипаж, были плотно задернуты, так что нельзя было разглядеть, есть ли кто-нибудь внутри, но на козлах сидел кучер, а на запятках стояли два лакея в поношенных ливреях. Видно было, что под расстегнутыми красными полами у них пистолеты.
Как только коляска остановилась, лакеи спрыгнули на землю. Один расположился поближе к дверце коляски, другой, увесистый, с грязными патлами, стянутыми назад, вошел в дом, не позаботившись постучать или снять шляпу. Агнесс его узнала, это был Грант.
— Коляска мистера Питта подана, — объявил он.
— Она сейчас выйдет, будьте так добры, подождите снаружи, — приказным тоном сказал Теодор. Он велел Томасу Уильямсу положить шкатулку в коляску, сесть рядом и постоянно держать на ней ноги. Затем повернулся к Агнесс и решительно сказал: — Итак, миссис Мидоус, надеюсь, вы готовы. Надеюсь, что после вашего письма Питт ждет вас с нетерпением.
Агнесс не рискнула взглянуть на Томаса, только прикинула, что он по этому поводу может думать.
— Нет никакой необходимости вашему человеку это нести, — заявил Грант, неожиданно снова врываясь в мастерскую. — Мистер Питт отдал распоряжения, которым мы должны повиноваться. В коляске должна сидеть одна миссис Мидоус. Сопровождающий может сесть на козлы. — Он тут же повернулся к Агнесс: — Сюда, мадам, как только будете готовы. Следуйте за мной.
Когда Агнесс вышла на улицу, второй лакей Питта протянул руки, чтобы взять шкатулку. Теодор стоял в дверях мастерской, расставив ноги и уперев руки в бока, наблюдая, как его небольшое состояние уплывает к ловцу воров, пользующемуся в Лондоне самой дурной репутацией. На его необычно бледном лице было написано сомнение, несмотря на холод, на лбу выступил пот. Он открыл было рот, чтобы дать Агнесс последнее указание, но тут же закрыл и лишь махнул рукой.
Агнесс переводила взгляд, как маятник, со сверкающей серебром витрины мастерской на зловещую коляску — ярко-красный мазок на фоне унылого зимнего пейзажа. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь: сильное предчувствие беды, как огнем, жгло ей горло. «Мы все переживаем, — попыталась она успокоить себя, — все плутаем в темноте. Теодор, Томас — ничуть не меньше, чем я».
Грант опустил ступеньки коляски и без лишних церемоний втолкнул Агнесс в темное, зашторенное нутро. Как только ее ноги исчезли в коляске, Грант захлопнул и запер дверцу и крикнул:
