Девять человек погибли ради того, чтобы оборвать тонкую нить, ведущую к заговорщикам, покушавшимся на Иэясу. Убит мастер, создающий прекрасные предметы искусства, — наподобие того мушкета, который Кадзэ видел в гостиной. Мацуяма верил, что жизнь быстротечна и иллюзорна. Однако такой талантливый человек еще мог бы жить долго, принося радость людям.
Если вы танцор, музыкант или актер, мастерство умирает вместе с вами. Пусть даже ваше искусство обсуждается после ухода, такой разговор будет всего лишь тенью действия. Фехтовальщики тоже подпадают под эту категорию, подумал Кадзэ. После вас ничего не остается. Однако если вы поэт, художник или ремесленник, некоторые произведения или изделия продолжают жить после вашей смерти. Вот только гибнет творческая сила, и работы художника ограничиваются его наследием. Ничего нового уже не будет им создано. Ему уже не удивить и не осчастливить благодарных поклонников.
Кадзэ вздохнул. Самураю захотелось сделать что-то в память об искусном мастере, об Инатоми-сэнсэе. Нечто подобное тому, что он делал для умиротворения душ убитых им людей. Он осмотрелся и увидел кусок великолепного каштанового дерева. Возможно, Инатоми хотел смастерить из него приклад. На рабочей скамье лежал нож. Кадзэ сел на пороге и начал работу.
Ёсида подъехал к дому Инатоми во главе десяти всадников-самураев. Как только он остановился, один из воинов спрыгнул с лошади и схватил поводья коня даймё.
— Офицер! — крикнул Ёсида.
Самурай подъехал к нему:
— Слушаю, Ёсида-сама?
— Иди в дом и сообщи Инатоми-сэнсэю о моем приезде. Скажи ему, что мы прибыли по делу от самого сёгуна.
— Слушаюсь, господин!
Самурай бросился в дом, однако почти сразу же вернулся.
— В доме, кажется, никого нет, господин, — сказал он недоуменно.
— Не может быть! Даже если Инатоми-сэнсэй отлучился, на месте должны оставаться слуги и подмастерья.
— Я звал несколько раз, но никто так и не вышел поприветствовать меня.
— Ты осмотрел дом?
— Нет, Ёсида-сама. Я думал…
— Идиот! Мы здесь по делу сёгуна! Возьми с собой несколько человек и обыщи все кругом. Узнай, почему никто не приветствует нас.
Смущенный самурай подал знак трем воинам спешиться и следовать за ним. Они вошли в дом, задержавшись в прихожей, чтобы снять сандалии, как велит традиция. Через минуту их взору предстала мертвая служанка.
Самураи обнажили мечи.
— За мной, — приказал старший из воинов.
Они осторожно переходили из комнаты в комнату. Задержались в кабинете и на кухне, где лежало еще одно тело. Затем вышли в сад. У самураев перехватило дыхание при виде такого количества мертвецов.
Неожиданно возле входа в мастерскую старшему из самураев почудилось какое-то движение. Он подал сигнал своим людям, которые не стали утруждать себя одеванием гэта. Воины прошли через сад прямо в носках таби, делающих их шаги неслышными, и осторожно приблизились к двери мастерской.
Войдя внутрь, старший самурай увидел трупы и живого человека, занимающегося довольно странным делом.
Какой-то старик ставил на полку деревянную статуэтку. Одет он был в ветхое, но вполне приличное кимоно, на голове — крестьянская плетеная шляпа. Из-под нее выбивались пучки седых волос, мешающие рассмотреть лицо. Однако мускулистые руки были не очень-то похожи на исхудавшие конечности одзи-сан. Старший самурай бросил взгляд на статуэтку и с удивлением узнал в ней Каннон, богиню милосердия, вырезанную из каштанового дерева. Умиротворенное лицо богини было повернуто к телам убитых людей в мастерской и саду.
— Эй, ты! — крикнул офицер. — Стоять на месте! Сейчас ты расскажешь нам, что тут произошло.
Не проявляя никаких признаков удивления, старик аккуратно поставил Каннон на полку и потянулся к совку, стоящему у горна, потом сгреб в совок содержимое горна и выбросил за дверь.
Обескураженный действиями старика, старший самурай велел стоящим рядом с ним воинам:
— Взять его!
Три самурая тотчас бросились вперед с обнаженными мечами. Однако у порога остановились и запрыгали. Раскаленные докрасна угли жгли их ноги в легких таби.
А старик схватил свою палку и бросился вон из мастерской. Деревянные гэта отлично защищали его от горячих углей.
Один из самураев, все еще подпрыгивая и с трудом удерживая равновесие, попытался нанести удар мечом. Старик защитился своей палкой и одновременно резко ударил самурая по руке. Так учат бить учителя фехтования во время занятий деревянным мечом, боккэном. Раздался треск, и самурай с криком выронил меч из сломанной руки.
— Это не старик! — закричал старший самурай. — Убейте его!
Лжестарик нагнулся и подхватил упавший меч. В этот момент другой самурай попробовал нанести удар. Неизвестный ловко увернулся, и клинок прошел мимо. Удар третьего самурая он парировал. Удивительно было, как лжестарик мог сохранять равновесие и действовать столь ловко в неудобной деревянной обуви.
Вместо того чтобы биться с двумя воинами, неизвестный напал на командира. В одной руке он держал меч, в другой — палку. Его противник нанес удар, держа меч двумя руками. Лжестарик встретил его выпад своим клинком, слегка отклонившись назад. Прежде чем самурай смог что-то предпринять, на его голову обрушился сокрушительный удар палкой. Воин потерял сознание и рухнул на землю. А человек бросился в дом.
Глава четырнадцатая
Ветер дует в лицо,
лошадь несется,
свобода на четырех ногах.
Ёсида все еще находился перед домом оружейника, с нетерпением поджидая возвращения своих самураев. Он уже собирался послать других самураев, чтобы они посмотрели, что происходит в доме, когда из парадной двери выскочил человек с мечом в одной руке и палкой в другой. У него были седые волосы старика, однако передвигался он с живостью мужчины в расцвете сил.
Ёсида открыл рот, чтобы отдать приказ своим воинам, но не успел этого сделать, потому что незнакомец ударил мечом по поводьям его коня, которые держал самурай, стоявший рядом с лошадью даймё, и легко рассек их. Воин в совершенном изумлении уставился на обрывки веревки, оставшиеся у него в руках.
Человек тут же ударил палкой лошадь по крупу. Испуганное животное рвануло с места в карьер и помчалось по дороге, унося на себе Ёсиду.
В древние времена самураи учились ездить верхом без поводьев — чтобы стрелять из лука на скаку. Когда главным оружием стали меч и мушкет, искусство стрельбы из лука отошло на второй план. Ёсида мог лишь схватить лошадь за гриву, пытаясь хоть как-то управлять ею.
Самураи замерли, не зная, хватать ли им нападавшего или мчаться вслед за своим господином. Кадзэ, воспользовавшись их растерянностью, вскочил в седло одной из лошадей, оставленных ушедшими в дом самураями, — как раз в тот момент, когда на улицу выскочили два воина, внеся в происходящее еще большую неразбериху. Натянув поводья, Мацуяма повернул коня и помчался по дороге в направлении, противоположном тому, куда ускакал Ёсида.
