— Увидимся у дверей ада, — прошептал Окубо, глубоко вдохнул воздух и затих.
— Возможно, — ответил Кадзэ. — Я убил много людей, так что дорога в ад мне не заказана. Однако каждый из моих покойников имел равный шанс убить меня. Более того, каждый из них являлся отъявленным подлецом. А вот ты всегда убивал слабых и беспомощных. Ты старался сделать так, чтобы они умирали как можно медленнее и болезненнее. Ты один из тех ненормальных, кто наслаждается болью других. Если бы я был по-настоящему хорошим человеком, то отрубил бы тебе голову. К сожалению, Окубо, я не такой уж хороший. За все твои дела только боги могут облегчить переход в великую пустоту. За все те смерти и мучения, причиной которых стал я сам, я могу попасть в ад, но ты отправишься туда раньше.
Кадзэ вышел из рощи, оставив врага умирать медленной и мучительной смертью. Когда он подошел к сёгуну, тот уже знал об исходе поединка.
— Жаль, — промолвил Иэясу.
Кадзэ не совсем понял смысл этих слов правителя. Может быть, ему было жаль того, что ронин убил даймё. Возможно, он сожалел о том, что люди вынуждены драться между собой. Не исключено, что правитель считал самурая дураком — ведь он выбрал поединок с Окубо, а не предложенные награды.
Иэясу не стал пояснять скрытый смысл своих слов. Увидев, что Кадзэ ранен, он тотчас приказал слуге принести перевязочный материал. Во время перевязки Иэясу заговорил:
— Я видел, как ты дрался с Окубо на большом турнире фехтовальщиков. Мне очень понравилось. На этот раз я тоже хотел бы посмотреть на вас обоих в деле и удостовериться в том, что ты по-прежнему искусно владеешь мечом.
— Ты увидел бы плохого фехтовальщика, мой господин, — откровенно признался Кадзэ. — Я позволил контролировать свой клинок не справедливости, а гневу и чуть не проиграл. К счастью, справедливость восторжествовала.
Иэясу кивнул:
— Гнев — наш враг.
После того как Кадзэ перевязали, самурай встал и низко поклонился сёгуну:
— Спасибо тебе за помощь, Иэясу-сама.
— Ты точно не хочешь служить мне? — спросил Иэясу. — Такие острые клинки нам очень нужны.
— Возможно, мой меч остр, Иэясу-сама, однако если я начну с такой легкостью менять хозяев, то обязательно потеряю чувство равновесия.
Иэясу посмотрел на ронина. Мацуяма явно устал после схватки с Окубо, но держался скромно, сдержанно и не проявлял никакого восторга по поводу одержанной победы. Иэясу слыл терпеливым человеком, в противном случае он никогда не стал бы сёгуном. Токугава запомнил лицо этого человека и его новое имя. Возможно, когда-нибудь в будущем замечательный фехтовальщик еще послужит ему.
Никак не выразив свои чувства словами, Иэясу подошел к лошади и легко вскочил в седло.
— Тебя больше не будет в списке разыскиваемых преступников, — обратился Иэясу к самураю. Затем Токугава бросил взгляд на слуг Окубо, которые все еще не понимали сути происходящего. — Не исключено, что клан Окубо начнет мстить за случившееся, однако я не позволю им начать разрешенную охоту на тебя. — Он коротко кивнул и поскакал галопом прочь.
Глава двадцать вторая
Одна тропа осталась позади,
другая вьется впереди.
Круги жизни.
В тот вечер Иэясу устроил представление в театре, собираясь отметить раскрытие пресловутого заговора с целью покушения. Он ел свою любимую рисовую кашу с овощами. Хонда охотно присоединился к хозяину, однако другим не очень-то нравилась простая еда. Тояма больше других кривил губы относительно поданных кушаний и буквально силой заставлял себя есть. Иэясу давно уже решил, что Тояма, хотя и происходит из древнего рода, по сути, настоящий дурак; его никак нельзя оставлять во главе такого прибыльного имения. Ему будет предложено обменять свои владения на другие, гораздо меньшего размера, находящиеся на острове Сикоку. Если же он не согласится, последует другое предложение: вспороть себе живот.
После нескольких фляжек сакэ Иэясу пришел в хорошее расположение духа и решил принять участие в кёгэне, то есть веселой клоунаде между актами драматического представления в театре Но.
Иэясу выбрал Канэ но канэ, диалоги, построенные на игре слов. К примеру, господин хочет узнать о цене на серебро, канэ, и просит своего управляющего отправиться в город. Управляющий думает, что хозяин интересуется колокольчиками, — тоже канэ. Весь юмор начинается, когда эти двое обсуждают путешествие, не совсем понимая, о чем говорит каждый из них. Один имеет в виду серебро, а другой — колокольчики.
Иэясу играл роль управляющего. Согласно жанру, он должен быть настроен слегка критически по отношению к властям, при этом постоянно высмеивая напыщенного господина. К удивлению сёгуна, эту роль вызвался сыграть Хонда. Они несколько десятилетий были вместе, однако Хонда никогда не играл в театре.
— У тебя вдруг проявился талант, Хонда? — спросил Иэясу.
Старый воин сердито посмотрел на правителя Японии и чуть было не покраснел.
— Я брал уроки театрального мастерства, — грубовато ответил он.
— Для меня это большой сюрприз.
Хонда, воин, который сражался с целыми ордами самураев и буквально смеялся в лицо врагам, теперь в смущении смотрел в землю.
— Я брал уроки тайком, — признался даймё. — Мы сейчас ни с кем не воюем, хотя нам осталось решить одну трудную задачу, — добавил он, имея в виду наследника Хидэёси, который засел в замке Осака. — Однако пока ты не примешь решение устранить эту угрозу, даже такой старый воин, как я, должен найти себе место в новом обществе. Я решил начать с театра Но.
Иэясу пригласил Хонду выступить с ним в кёгэне, где актеры играют без масок и в незатейливых костюмах. Два человека просто стояли на освещенной факелами площадке. Хонда путался в тексте и неловко передвигался по сцене, а Иэясу, опытный исполнитель, вызывал смех у зрителей своими шутками.
После окончания кёгэна продолжилось выступление актеров театра Но. Иэясу мог принять участие и в театральной постановке, но предпочел угостить Хонду сакэ, радуясь тому, что старый боевой конь готов приспосабливаться к новому порядку.
Актеры в роскошных костюмах и масках, с веерами в руках двигались по сцене в сопровождении музыки. Когда представление окончилось, Иэясу решил, что пора посмотреть на головы.
Самураи принесли две лакированные доски с металлическими шипами, торчащими в центре каждой из них. На шипы были надеты отрубленные головы. Доски поставили перед Иэясу, который стал осматривать их одну за другой.
— Это был Нийя, — заметил Иэясу. — Интересно, что у него открыты глаза. Он великолепно стрелял, так что ему вполне пристало использовать свое острое зрение при переходе в следующую жизнь. Как он умер? — обратился Иэясу к самураю, который принес эту голову. Сёгун знал, что Нийе позволили совершить сэппуку, так что не спрашивал о причине смерти. Его интересовало, как он вел себя в момент самоубийства.
