В-третьих, все вещи находились в безупречном состоянии — даже те, которым, как знала Мадлен, исполнилось несколько лет. Они аккуратно висели на вешалках, точно только что подверглись химчистке и дожидались, когда их заберут домой.
Теперь же все было упаковано в большие черные мешки, стоящие у стены ванной, словно мусор, который должны увезти. Завтра одежда Лидии отправится в местное благотворительное общество. В гардеробе остался висеть только длинный черно-голубой футляр для костюмов. Такие футляры складываются, превращаясь в дорожную сумку. Мадлен достала его и положила на кровать, расстегнув боковые молнии, чтобы убедиться, что там не осталось ничего из того, что можно спрятать в мешки. В футляре она обнаружила два предмета, которых не видела раньше, — великолепное черное платье из шелка с глубоким вырезом, отделанным крошечными гагатовыми бусинками, без рукавов, до колена, обтягивающее грудь, талию и бедра. Очень красивое. Такие носили в шестидесятых годах, и оно явно было оригинальным, потому что Лидия никогда не покупала вышедшую из моды или подержанную одежду. Оно сохранилось так хорошо, что казалось новым. Надевала ли его Лидия хоть раз? Наверняка. Возможно, в Париже, когда начала встречаться с Жаном.
А еще она обнаружила оливкового цвета бархатное пальто с воротником-стойкой и обтянутыми атласом китайскими пуговками спереди и на манжетах. Пальто было немного длиннее платья. Определить его возраст не представлялось возможным — такой стиль был вне времени.
Мадлен снова закрыла футляр и отложила его в сторону. Она решила, что никому не отдаст эти вещи, а сохранит, чтобы не забывать, что ее мать тоже когда-то носила соблазнительную одежду. Она добавит это знание в свою коллекцию воспоминаний, которую собирала, словно красивые камешки на берегу моря. Они были бесценными, и всякий раз, когда Мадлен что-нибудь вспоминала — разговор или обед с Лидией, она внимательно изучала детали, чтобы не забыть ни одной, даже крошечной мелочи.
Внизу она налила себе бокал вина, которое купила вместе с продуктами по дороге домой. Затем села за стол у окна, где осталась лежать лишь записная книжка Лидии — Мадлен решила, что она может ей пригодиться, — и маленькая кучка вещей из ее собственного рюкзака. Она вытряхнула все это на стол, когда, как обычно, искала среди ключей, ручек и косметики помятую пачку «Житан». Теперь она курила в доме, когда хотела, и все же перед тем, как зажечь сигарету, чувствовала легкий укол вины, словно беспокойство матери за ее здоровье так и осталось в этих комнатах.
Дневник в элегантной шкатулке был заперт в центральном ящике дубового буфета. Мадлен ее не видела, но ощущала присутствие, которое каким-то непостижимым образом было связано с фактом смерти Лидии. Она загасила наполовину выкуренную сигарету и подошла к буфету.
Развернув тонкую шерстяную шаль, защищавшую шкатулку, коснулась пальцами гладкой холодной поверхности черного гагата. Футляр относился к другому времени, чем книга, но Мадлен не слишком разбиралась в подобных вещах, чтобы наверняка определить его возраст.
Она отнесла шкатулку на стол и придвинула к себе настольную лампу. В коричневом кожаном рюкзаке, лежащем на полу у ее ног, остался только большой блокнот в твердой обложке с предыдущими тремя записями дневника на латыни — она скопировала их, когда работала с ним в прошлый раз, — и переводом. Она положила блокнот на стол рядом со шкатулкой и медленно, осторожно открыла украшенную резьбой крышку.
Внутри лежала древняя книга, а рядом — лайковые перчатки цвета слоновой кости. Мадлен подумала, что они обтягивают ее руки, точно вторая кожа. Она начала переворачивать хрупкие странички, которые были заполнены изящными буквами, написанными коричневыми чернилами. У вышивальщицы был очень четкий, аккуратный и мелкий почерк. Похоже, ей приходилось экономить бумагу и чернила.
12 июня 1064 года
В те дни, когда королева Эдита погружается в печали, она находит утешение в вышивании. В этом мы с ней похожи. Королева великолепно владеет иглой. Для церемонии коронации мужа она собственными руками вышила мантию, которую выткали из бород животных, живущих высоко в горах Персии. Ткань очень толстая и мягкая, с белым зимним мехом горностая. Она выкрашена в сочный красный цвет и отделана великим множеством сапфиров и рубинов, расположенных таким образом, что получается изображение веток цветущего дерева. Серебряная нить опутывает ветви, точно виноградная лоза, и они сияют, словно залитые лунным светом. Красоту плаща не описать словами, и король надевает его только на пиры и в тех случаях, когда хочет окружить себя неземным великолепием. Впрочем, сейчас даже его богатство и яркий блеск драгоценных камней не может обмануть людей и заставить их верить в то, что он способен править королевством. Плащ, вышитый королевой, как и прежний дух короля, закрыт на ключ в резном сундуке тисового дерева, стоящем в спальне, где король проводит все дни в молитвах и размышлениях.
Королева приходит в мастерскую, где я работаю, рано утром или поздно вечером, когда я уже ухожу. Я всегда ухожу последней. Когда садится солнце, я отсылаю остальных женщин, чтобы они могли накормить детей и мужей. Я видела, как королева вышивала, обливаясь слезами. Она не знает, что я наблюдаю за ней сквозь щелочку в деревянной двери. Как-то раз я вошла в комнату и обнаружила, что она плачет. Она невероятно смутилась, и теперь, прежде чем войти, я всегда осторожно заглядываю внутрь. Когда сегодня рано утром я пришла во дворец, она уже была в мастерской. И то, что я увидела, осталось со мной до самого вечера, когда я смогла вернуться к своему дневнику, над которым и сижу, хотя уже давно наступила ночь.
Комнатка в башне очень маленькая, с длинными щелями в стенах вместо окон и высоким потолком. Сегодня утром узкий луч белого, утреннего солнца проник в восточное окно, возле которого сидела королева. Ее голова была не покрыта, и волосы сияли, точно золотая мантия. Рядом с ней стояла прялка, там обычно сидят мастерицы и ткут ткани для придворных, чтобы те потом заливали их вином и пачкали едой. Покрывать столы и кровати — это обычай норманнов.
Этим утром солнце, которое проникало сквозь узкую щель в стене, точно золотое покрывало из света, лежало на полу и озаряло деревянную прялку. Дальше свет рассыпался на осколки, и неровная тень падала на большую корзину, стоящую у противоположной стены, окрашивая сложенные в ней ткани в цвет свежего масла. Только тихие горестные звуки, которые издавала королева, нарушали тишину. Я наблюдала за тем, как она встала и подошла к корзине. От слез алый рукав платья потемнел, и я подумала, что красный шелк, оказываясь рядом с белым льном, делается похожим на кровь. Королева взяла кусок ткани и села на деревянную скамью у стены, неподалеку от корзины. Из маленького мешочка на поясе она достала цветную шерсть и тонкую бронзовую иглу. Королева думала, что ее никто не видит. Мне было грустно на нее смотреть, и я ушла.
Я сидела во дворе, куда еще не успело добраться солнце, и потому воздух был холодным. Неподалеку фехтовали юный наследник Эдгар и брат Гарольда Тостиг. Я и раньше видела их рано утром, словно они хотят сохранить свои игры в тайне и стараются найти время, когда обитатели дворца не увидят, что между ними крепнет дружба. Эдгару сейчас четырнадцать, он осиротел в девять лет. Будучи племянником короля, он единственный кровный родственник Эдуарда. У короля и королевы нет своих детей, но Эдгар является сыном, которого не смогла родить Эдита, и служит утешением ее бесплодного брака. Она часто навещает его днем, во время занятий латынью и музыкой, одобряя его стремление к учению.
