Огонь в камине догорает, и мне нельзя больше расходовать дрова. Сейчас лето, и по ночам нехолодно, но огонь в очаге — мой спутник, когда постель пуста. Как всегда, когда я сплю одна, я думаю о том, почувствую ли я когда-нибудь теплое дыхание Джона на своей спине, уловлю ли еще раз запах его пота и земли.
На сей раз вместе с Гарольдом уехал Одерикус, и я осталась и без мужа, и без друга. Странно, что Гарольд пожелал, чтобы его сопровождал католический священник. Гарольд богобоязненный человек, но не испытывает особого уважения к церкви, и Джон утверждает, что вера Гарольда проявляется в виде золотых монет, которыми он покупает благоволение епископа. Однако он останавливается возле церквей, чтобы помолиться, — ведь воины, в отличие от него, верят, что молитвы их защитят, а это придает им храбрости. Гарольд платит подати Риму только тогда, когда это помогает ему удовлетворять свои амбиции, — ведь он и его братья не пользуются особой любовью церкви, поскольку их симпатии связаны с христианством острова кельтов. Как и я, мой муж с большим удовольствием станет беседовать с духами леса, чем с суровым христианским Богом, однако он считает взгляды Гарольда необходимыми и мудрыми. Джон никогда не выступит против Гарольда Годвинсона.
Мне не хватает его успокаивающего храпа в нашей постели, хотя из другого угла доносится тихое посапывание маленького Джона, который спит, положив голову на руку Мэри. Муж никогда не просыпается, даже если малыш плачет ночами. Иногда я ему завидую, ведь зимними ночами я чувствую себя такой усталой, а пальцы и запястья так сильно болят после долгих часов работы с иглой, что мне бывает очень трудно встать в ранний утренний час и подойти к ребенку, который просит молока. Но потом, обнажив в холодном ночном воздухе теплую грудь, я думаю — хорошо, что я сплю меньше, чем остальные, ведь только ночные часы безраздельно принадлежат мне одной.
Для меня большим облегчением стало согласие Мэри присматривать за малышом днем, когда я ухожу во дворец. Я воистину благословенна — моя соседка добра, и у нее хватает молока, чтобы кормить еще и моего малыша. Маленький Джон уже настолько вырос, что может сам приносить воду и дрова, собирать яйца в курятнике, помогать стричь овец и участвовать в сборе урожая. Эти работы, когда наступает сезон, выполняют дети и старики, хотя большая часть урожая достается королю. Все подданные короля, как и подданные танов, платят ренту. Из совместных трудов нашей семьи и соседей королевский шериф собирает каждый год десять бочек меда, триста караваев хлеба, сорок два бочонка эля, десять овец, десять гусей, двадцать кур, десять головок сыра, один бочонок масла, пять лососей, сто угрей и двадцать фунтов корма для скота.
Мой дом стоит на опушке леса, где протекает ручей, и у нас достаточно дров и воды. Маленький Джон уже может подбить птицу из пращи или камнем. Часто удается добыть кабана — мой муж никогда не промахивается, когда стреляет из лука. Приближается конец лета, но дни пока длинные, и пшеница продолжает расти под теплым солнцем. С наступлением зимы мне придется покидать дом с восходом солнца, когда белый иней покрывает темный лес, а возвращаться под черным покровом ночи. Мне надо пройти около двух миль, чтобы добраться до дворца, но иногда Джон берет лошадь из королевских конюшен, я сажусь у него за спиной, и мы едем во дворец вместе.
Когда я вхожу во дворец, то стараюсь ступать очень осторожно, чтобы каменный пол не выдал моего появления. Я прихожу и ухожу тихо, ведь солдатам, стоящим на страже, часто становится скучно. В дни, когда идет сильный дождь, они стараются увидеть меня издалека, рассчитывая, что я подниму юбки, чтобы они не волочились по грязи, и открою напоказ лодыжки. Иногда я жалею их и заставляю улыбнуться, но я жена лучника Джона, и они называют моего мужа Большой Джон и Джон Великан — возможно, он не так прост и безобиден, как мне кажется.
ГЛАВА 7
В доме Лидии царили мрак и холод. Мадлен медленно переходила из комнаты в комнату. Все было в том виде, в каком она его оставила, — шторы опущены, коробки наполовину упакованы, а стол посреди комнаты завален папками и документами. Однако на столе стояли свежие цветы, и ни на одной поверхности Мадлен не заметила пыли.
Запасные ключи были только у Джоан. Должно быть, она заходила, чтобы навести в доме порядок. Мадлен почувствовала теплую волну благодарности. Она пыталась подготовиться к тому, что вновь почувствует в доме матери почти невыносимую боль, — ведь возвращение сюда делало это неизбежным, — и тем не менее боль захватила ее врасплох. И дело было не только в заботе Джоан, заставившей Мадлен расплакаться. На нее давила пустота в доме, а пустота в душе отзывалась звучным эхом. Во Франции ей удавалось сдерживать скорбь — там она находилась далеко от вещей Лидии, которые окружали ее здесь.
Мадлен медленно спустилась по лестнице в спальню для гостей. Здесь постель была застлана свежим бельем, а сверху лежал конверт с ее именем. Внутри находился красивый листок бледно-голубой бумаги.
Добро пожаловать в Кентербери. Пожалуйста, дай знать, если мы можем чем-то помочь.
Хотелось бы увидеться, когда ты закончить с делами.
Сердечный привет,
Джоан
Еще одно небольшое, но трогательное проявление заботы.
Мадлен тяжело опустилась на постель. Она была измучена. Две последние недели перед каникулами получились очень напряженными. Она полностью сосредоточилась на работе в университете и на переводе. Кроме того, ей пришлось проверить множество студенческих работ, не говоря уже о тех, что скопились за время ее отсутствия. Никогда прежде преподавательская работа не утомляла ее настолько. Но теперь, когда в блокноте был записан перевод, сделанный за последние две недели, у Мадлен появилась свободная неделя, когда она сможет его перечитать и подумать над его откровениями.
Наступил полдень субботы. Оглашение завещания Лидии было назначено на понедельник.
Внизу Мадлен сняла трубку, позабыв о том, что сама отключила телефон несколько недель назад. Разумеется, она не услышала гудка, и это еще сильнее испортило ей настроение. Она порылась в сумочке и вытащила сотовый телефон, чтобы позвонить Джоан.
Трубку взял Дон, который обрадовался, услышав ее голос. Он позвал Джоан, и Мадлен мысленно увидела, как та спешит к телефону.
— Мадлен! Я рада, что ты приехала.
— Привет, Джоан. Спасибо за все. Мне было трудно возвращаться сюда… а ваша забота очень помогла… — Ее голос дрогнул, и она замолчала.
— Это все мелочи, — небрежно ответила Джоан. — Наверное, ты только что приехала и очень устала, поэтому я просто скажу «нет», если ты не хочешь, но сегодня будет некое действо…
— Какого рода действо? — Мадлен внутренне сжалась, подумав о необходимости общаться с чужими людьми.
— Ничего формального — выпивка и закуска в одном из отелей. Дважды в год у нас проходит встреча местного Исторического общества. Я подумала, что ты могла бы пойти, чтобы немного отвлечься…
Она была права. Мадлен решила быть храброй.
