Глава 7
О Сильмарилях и непокое нолдоров
В те времена были созданы самые знаменитые из творений
эльфов. Ибо к Феанору, достигшему высот мастерства, пришел новый замысел — или,
быть может, призрак близкого рока посетил его; и задумался он, как сохранить
нетленным свет Деревьев — славу Благословенного Края. Тогда начал он долгий и
тайный труд, собрал все свои знания, мастерство и искусность рук — и, наконец,
сотворил Сильмарили.
По виду были они подобны огромным алмазам. Но до тех пор,
покуда не вернется Феанор, что погиб до создания Солнца и томится теперь в
Чертогах Ожидания, а не живет среди своих родичей; покуда не померкнет Солнце,
и Луна не сойдет с небосвода, — не станет известно, из чего они сотворены.
Вещество то похоже на кристаллы бриллиантов, — но крепче адаманта, так что
никакой силе в Арде не замутить и не уничтожить его. Но кристаллы те оказались
для Сильмарилей лишь тем, чем является тело для Детей Илуватара: пристанищем
внутреннего огня, что сокрыто в нем и в то же время в нем разлито, и дает ему
жизнь, а внутренним огнем Сильмарилей Феанор сделал благой свет Дерев, что все
еще живет в них, хоть сами Древа давно исчахли и не сияют более. Потому, даже
во тьме глубочайшей сокровищницы, Сильмарили сверкают сами, подобные звездам
Варды. И, однако, словно живые существа, они любят свет, вбирают его — и
возвращают лучами более прекрасными, чем прежде.
Все, кто жил в Амане, дивились творению Феанора и
восторгались им. И Варда благословила Сильмарили, так что после никогда ни
смертная плоть, ни нечистые руки, ни лихо не могли коснуться их, чтобы не
обжечься и не иссохнуть; а Мандос предрек, что судьбы Арды, земли, моря и
воздуха заключены в них. Очень скоро душа Феанора стала неразрывно связана с
этими творениями его рук.
Тогда Мелькор возжелал Сильмарили, и одно лишь воспоминание
об их сиянии огнем жгло его сердце. С этого времени, подстегиваемый
вожделением, все более нетерпеливо искал он способа уничтожить Феанора и навек
поссорить валаров и эльфов; но он искусно прятал свои мысли, а наружность его
все еще скрывала злобу. Долго трудился он, и медлен и бесплоден был поначалу
тот труд. Но тот, кто сеет ложь, в конце соберет богатый урожай и вскоре сможет
отдохнуть от трудов, — пока другие будут сеять и жать за него. И Мелькор
всегда находил уши, что внимали ему, и языки, что повторяли услышанное; и ложь
его переходила от друга к другу, как тайна, знание которой доказывало мудрость
говорившего. Жестоко поплатились нолдоры в грядущие дни за глупость и
доверчивость.
Когда Мелькор увидал, что многие потянулись к нему, он стал
часто появляться среди них, и в его благостные речи вплетались иные, —
столь искусно, что многие, кто слышал их, могли бы поклясться, что то были их
собственные думы. Он пробуждал в душах нолдоров видения огромных владений на
востоке, которыми они правили бы по собственной воле, в дружбе и могуществе. И
поползли слухи, что валары привели эльдаров в Аман из зависти, боясь, что
красота квэнди и искусность, данная им Илуватаром, станут слишком велики, и,
если эльфы умножатся и расселятся в просторах Арды, они перестанут подчиняться
валарам.
Кроме того, в те дни, хотя валарам было известно о грядущем
приходе людей, эльфы о них ничего не знали, ибо Манвэ не открыл им этого.
Мелькор же, видя, как молчание Манвэ можно обратить во зло, тайно поведал
эльфам о Смертных. Однако, он мало знал о людях, ибо, захваченный собственной
темой в Музыке, почти не обращал внимания на Третью Тему Илуватара; но теперь
среди эльфов прошел слух, что Манвэ держит их в плену, дабы люди могли прийти и
занять их место в Средиземье; ибо валары поняли, что сумеют легче покорить этот
короткоживущий и более слабый народ, обманом лишив эльфов наследства Илуватара.
Не было в этом правды, и никогда валары не желали подчинить себе людей; но
многие эльфы поверили — или почти поверили — лиходейским словам.
Так, прежде чем валары узнали о том, мир Валинора был
отравлен, нолдоры стали роптать против них, и многие исполнились гордыни,
позабыв о том, сколько умений и знаний получили они в дар от валаров. Ярче же
всего вспыхнуло новое пламя жажды свободы и больших владений в страстной душе
Феанора; и Мелькор втайне смеялся над ними, ибо именно к этому была направлена
его ложь, потому что он ненавидел Феанора и вожделел Сильмарили. Но их ему было
не достать; ибо, хотя Феанор и носил камни на празднествах, и они сияли у него
на челе, в другое время они хранились под стражей, запертые в глубоких подвалах
сокровищницы Тириона. Ибо Феанор сильно любил Сильмарили и не показывал их свет
никому, кроме отца и своих семерых сыновей; редко вспоминал он теперь, что свет
— тот не принадлежит ему.
Высокими принцами были Феанор и Финголфин, старшие сыновья
Финвэ, и все почитали их в Амане; но теперь они исполнились гордыни и
завидовали правам и положению друг друга. Тут Мелькор пустил в ход новую ложь;
и до Феанора дошли слухи, что Финголфин и его сыновья замыслили свергнуть Финвэ
и обманом лишить власти старший род Феанора, и с дозволения валаров занять их
место; ибо не по нраву валарам, что Сильмарили заперты в Тирионе, а не отданы
им во владение. А Финголфину и Финарфину было сказано: "Остерегайтесь! Не
питает любви гордый сын Мириэли к сыновьям Индис. Сейчас он возвысился и держит
отца в своих руках. Недолго осталось ждать, покуда он изгонит вас с Туны!"
И когда Мелькор узрел, что пламя его лжи разгорается, и гнев
и гордость проснулись в нолдорах, он завел с ними речь об оружии; и нолдоры
начали ковать мечи, топоры и копья. Делали они и щиты, изображая на них гербы
многих семей и родов, что соперничали друг с другом. Ими они хвалились, а об
ином оружии молчали, ибо каждый считал, что лишь один был предупрежден. И
Феанор выстроил тайную кузню, о которой не знал даже Мелькор, и закалил там
острые мечи для себя и своих сыновей, и отковал высокие шлемы с алыми гребнями.
Горько раскаивался Махтан в том дне, когда открыл мужу Нерданэли секреты работы
с металлом, перенятые у Ауле.
Так, ложью, слухами и вероломными советами, Мелькор склонил
нолдоров к распрям; и от их ссор пришел, в конце концов, закат благих дней
Валинора и иссяк его древний блеск. Ибо Феанор теперь открыто бунтовал против
валаров, объявляя, что уйдет из Валинора, вернется во внешний мир и избавит
нолдоров от рабства — тех, кто пойдет с ним.
Великое смятение началось в Тирионе, и Финвэ встревожился, и
созвал двор на совет. А Финголфин поспешил во дворец и, встав перед троном,
сказал:
— Король и отец, ужели не усмиришь ты гордыню нашего
брата Куруфинвэ, называемого — и не напрасно — Пламенным Духом? По какому праву
говорит он за весь наш народ, будто он — король? Ты — и никто иной говорил
некогда с квэнди, советуя им внять призыву валаров и идти в Аман. Ты — и никто
другой вел нолдоров трудным и долгим путем через опасности Средиземья к свету
Эльдамара. Если сейчас ты не раскаиваешься в своих речах — по крайней мере, два
твоих сына будут чтить их.
В тот самый миг, когда Финголфин произнес эти слова, в залу
шагнул Феанор — в полном вооружении: на голове высокий шлем, у пояса долгий
меч.
