О долгих годах мира, что последовали за приходом Дэнэтора,
известно немногое. Говорят, что в те дни Даэрон Песнопевец, самый ученый из
мужей в королевстве Тингола, изобрел Руны; и наугримы, приходившие к Тинголу,
выучили их и радовались изобретению, оценив искусство Даэрона куда выше, чем
синдары — его собственный народ. Наугримы перенесли Кирт через горы и сделали достоянием
многих народов; однако сами синдары до Войны мало пользовались ими, и многое,
что хранилось в памяти, погибло при разорении Дориафа. Но мало рассказывали о
блаженстве и радости жизни в Дориафе, покуда он не погиб: так творения
прекрасные и дивные, пока они существуют и радуют взор, говорят сами о себе, и
лишь когда они в опасности или гибнут, о них слагают песни.
В Белерианде тех дней бродили эльфы, струились реки, сияли
звезды и благоухали ночные цветы; и краса Мелиан была подобна полдню, а краса
Лутиэн — вешнему рассвету. В Белерианде король Тингол на своем троне казался
владыкой майаров, чья мощь отдыхает, чья радость разлита в воздухе, которым
дышат все, а думы проникают с высот до глубин. В Белерианд время от времени все
еще наезжал Оромэ Великий, ветром проносясь над горами, и звук его рога
разносился на лиги подзвездных земель, и эльфы трепетали из-за величья его
облика и грома копыт Нахара; но, когда голос Валаромы отдавался в горах, они
знали, что все лихо бежит без оглядки.
Но пришло время, когда конец блаженства был близок, и
полдень Валинора близился к закату. Ибо, как говорилось уже и известно всем,
потому что о том повествуют Книги Знаний и поют песни, Мелькор убил Древа
Валаров с помощью Унголианты, бежал и вернулся в Средиземье. Далеко на севере
произошла битва между Морготом и Унголиантой; и вопль Моргота пронесся над
Белериандом, и все народы содрогнулись от страха; ибо, хоть и не знали они, что
этот вопль предвещает, но словно слышали вестника смерти. А вскоре Унголианта
бежала с севера и явилась во владения короля Тингола, и ужас Тьмы окружал ее;
но сила Мелиан остановила ее, и она не вошла в Нэльдореф, но долго жила в тени
скал, которыми обрывается на юге плато Дортонион. И те горы стали известны как
Эред Горгороф, Горы Ужаса, и никто не осмеливался подниматься туда или
проходить близко: жизнь и свет там были погублены, а воды — отравлены. Моргот
же, как было сказано, вернулся в Ангбанд, и вновь отстроил его, и возвел над
его вратами курящиеся пики Тангородрима; и врата Моргота были лишь в ста
пятидесяти лигах от моста Менегрота: далеко — и все же слишком близко.
А надо сказать, что орки, которые множились во тьме под
землей, стали сильны и жестоки, и их властелин наполнил их жаждой разрушения и
убийства; и они, под покровом туч, посланных для этого Морготом, излились из
врат Ангбанда и бесшумно перешли северные горы. Оттуда — внезапно — огромное
войско вторглось в Белерианд и ударило по королю Тинголу. А в его обширных
владениях многие эльфы вольно бродили в степях или жили маленькими родами.
Многочисленен народ был лишь в сердце края, близ Менегрота, да еще вдоль
Фаласа, в землях мореходов. Но орки обошли Менегрот с двух сторон — и разорили
земли меж Кэлоном и Гэлионом на востоке и равнины меж Сирионом и Нарогом на
западе; и Тингол был отсечен от Цирдана в Эгларесте. Тогда Тингол воззвал к
Дэнэтору; и эльфы, вооружась, пришли из Рэгиона за Арос и из Оссирианда, —
и бились в первой битве из Войн Белерианда. Восточная орда орков была зажата
меж ратями синдаров севернее Андрама, на полпути между Аросом и Гэлионом, и
наголову разбита, а те, кто вырвался из тисков и бежал на север, пали под
топорами наугримов, вышедших из-под горы Долмед; едва ли кто-то из них вернулся
в Ангбанд.
Но за победу эльфы заплатили дорогой ценой. Ибо вооружены
были эльфы Оссирианда легко, не то что орки, обутые в железо, с железными
щитами и длинными копьями; и Дэнэтор был отсечен и окружен на холме Амон Эреб.
Там пал он, и все его близкие родичи, — прежде, чем войско Тингола
подоспело им на помощь. И, хотя гибель Дэнэтора была отомщена Тинголом, который
обрушился на арьергард орков и уложил их всех, нандоры горько оплакали его
смерть и никогда больше не избирали себе короля. После битвы кое-кто вернулся в
Оссирианд, и их рассказы наполнили оставшихся нандоров таким страхом, что
впредь они никогда не появлялись открыто, но держались осторожно и скрытно; и
они стали зваться лайквэнди, Зелеными Эльфами — по одежде цвета весенней
листвы. Но многие ушли на север, в огражденные владения Тингола, и смешались с его
народом.
Когда же Тингол возвратился в Менегрот, он узнал, что на
западе орочья орда победила, и Цирдан оттеснен к морю. Потому он собрал весь
народ, какой только мог прийти на его зов, в Нэльдорефе и Рэгионе, и Мелиан
оградила своей силой весь тот край, — вокруг него встала будто стена из
теней и чар — завеса Мелиан, сквозь которую никто не мог пройти против воли ее
или Тингола, если только он не превосходил в мощи майю Мелиан. И эти укрытые
земли, что долго звались Эгладором, стали называться Дориафом, огражденным
королевством, Землей Завесы. Внутри ее был бдительный мир, снаружи — опасности
и великий страх, и прислужники Моргота бродили свободно повсюду, кроме
окруженных стенами гаваней Фаласа.
Но близки уже были события, коих не провидел никто в Средиземье
— ни Моргот в своих подземельях, ни Мелиан в Менегроте; ибо после гибели Древ
из Амана не приходило вестей — ни с вестником, ни с духом, ни с видением или
сном. В это самое время Феанор на белых кораблях тэлери пристал в заливе
Дрэнгист и сжег корабли в Лосгаре.
Глава 11
О Солнце, Луне и Сокрытии Валинора
Рассказывают, что после бегства Мелькора валары долго сидели
недвижно на своих тронах в Кольце Судьбы, но не бездействовали, как в глупости
своей заявил Феанор. Ибо валары могут создать многое трудом мысли, а не рук, и
без слов, в молчании советоваться друг с другом. Так безмолствовали они во тьме
Валинора, уносясь мыслями назад, к началу Эа, и вперед — к Концу; но ни
могущество, ни мудрость не умеряли их горя. И больше, чем о смерти Древ, скорбели
они о падении Феанора — об одном из самых лиходейских дел Мелькора. Ибо Феанор
был создан самым доблестным, выносливым, прекрасным и умным, самым умелым,
сильным и искусным среди Детей Илуватара. Лишь Манвэ доступно было представить
себе дивные творения, которые мог бы создать он к вящей славе Арды; и, по
словам ваниаров, которые бодрствовали вместе с валарами, когда посланцы
передали Манвэ ответ Феанора, Владыка Арды зарыдал и склонил голову; но при
последних словах Феанора — что в конце концов дела нолдоров навеки войдут в
песни — он поднял голову, словно услышав отдаленный глас, и молвил:
— Быть по сему! Дорого будут оплачены те песни — но тем
прекраснее прозвучат они. Ибо иной награды не ждать. Так, как и говорил нам
Эру, краса, дотоле невиданная, явится в Эа, и лихо обратится во благо.
— И все же останется лихом, — сказал
Мандос. — Скоро Феанор придет ко мне.
Но когда валары узнали, что нолдоры на самом деле ушли из
Амана и вернулись в Средиземье, они поднялись и начали воплощать в жизнь
замыслы, что родились в их думах, дабы излечить причиненное Морготом зло. И
повелел Манвэ Йаванне и Ниэнне приложить все силы ко взращению и исцелению; и
все могущество двух вал обратилось на Древа. Но слезы Ниэнны не могли залечить
их смертельных ран; и долго Йаванна пела одна во тьме. Однако в миг, когда
надежда угасла, и песнь умолкла, у Тэлпериона на безлистой ветви родился
огромный серебряный цветок, а у Лаурелина — единственный золотой плод.
