Потом Арэдэль выехала из Гондолина, и с ее отъездом стало
тяжко на сердце Тургона.
А она, подъехав к броду Бритиах на реке Сирион, сказала
спутникам:
— Повернем теперь на юг, а не на север, ибо я не желаю
ехать в Хифлум; сердце мое жаждет отыскать моих давних друзей, сыновей Феанора.
И так как переубедить ее не удалось, они повернули на юг и
попытались войти в Дориаф. Но стражи не впустили их, ибо Тингол не потерпел бы,
чтобы нолдоры — кроме его родичей из рода Финарфина — проникли за Завесу, и
менее всего друзья сыновей Феанора. Потому стражи границ сказали Арэдэли:
"В земли Целегорма, куда стремишься ты, дева, ты не сможешь проехать через
владения Тингола; придется тебе объехать Завесу Мелиан с севера или с юга.
Быстрейший путь — по тропе, что ведет на восток от Бритиаха через Димбар и
вдоль северных границ Дориафа, пока не минует Моста через Эсгалдуин и не
приведет в земли за Холмом Химринг. Там, как нам известно, и живут Целегорм и
Куруфин, и, возможно, ты отыщешь их. Но путь этот опасен".
Тогда Арэдэль повернула назад и отыскала полный угрозы тракт
меж зловещими долинами Эред Горгорофа и северными границами Дориафа. И, попав в
жуткий край Нан-Дунгорфеб, всадники заплутали в тенях, Арэдэль отбилась от
спутников и потерялась. Они долго и напрасно искали ее, боясь, что она попала в
ловушку или напилась из здешних ядовитых ключей; но жуткие порождения
Унголианты, что жили в ущельях, растревоженные, погнались за ними, и они едва
спаслись. Когда же они возвратились, Гондолин узнал печальнейшую весть, и
Тургон долго сидел один, молча переживая скорбь и гнев.
Между тем Арэдэль, безуспешно проискав спутников, поскакала
дальше, ибо была, как все дети Финвэ, бесстрашна и тверда духом; она продолжала
путь и, переправляясь через Эсгалдуин и Арос, попала в Химлад, между Аросом и
Кэлоном, где в те дни, до прорыва Осады Ангбанда, жили Целегорм и Куруфин. В то
время они отсутствовали — ускакали с Карантиром на восток, в Таргэлион; но
народ Целегорма встретил ее с почетом и просил остаться у них и дождаться
возвращения их властелина. Там она какое-то время жила спокойно и радовалась,
вольно бродя по лесам, но время шло, Целегорм не возвращался — и непокой вновь
овладел ею, и она стала уезжать все дальше, ища новых троп и нетоптанных полян.
И однажды, в конце года, Арэдэль отправилась на юг Химлада, переправилась через
Кэлон и, не успев понять, что случилось, заблудилась в Нан-Эльмоте.
В этой роще в дальние годы, когда молоды были деревья, в
сумерках Средиземья бродила Мелиан, и чары жили в нем до сих пор. Но теперь
деревья Нан-Эльмота были самыми высокими и темными во всем Белерианде, и солнце
никогда не заглядывало туда; и там жил Эол, прозванный Темным Эльфом. Некогда
он был родичем Тингола, но ему было неуютно и беспокойно в Дориафе, и когда
Завеса Мелиан накрыла лес Рэгион, где он жил, Эол бежал оттуда в Нан-Эльмот.
Там и жил он в глубокой тьме, любя ночь и подзвездные сумерки. Нолдоров он
сторонился, виня их в возвращении Моргота и нарушении покоя Белерианда; зато
гномов любил больше, чем все эльфы древности. От него гномы узнавали о многом,
что происходило в землях эльдаров.
А надо сказать, что, приходя в Белерианд с Синих гор, гномы
пользовались двумя дорогами через Восточный Белерианд, и северный путь, ведя к
Аросским Бродам, проходил мимо Нан-Эльмота; там Эол встречал наугримов и
беседовал с ними. Когда же дружба их упрочилась, он время от времени уходил в
глубинные крепости Ногрод и Белегост и гостевал там. Многое узнал он о работе с
металлами и достиг в ней большой искусности; и он создал металл, прочный, как
гномья сталь, но столь ковкий, что мог делаться тонким и гибким — и все же
отводил любое копье или стрелу. Эол назвал его — галворн, ибо был он черен и
блестящ, как гагат; и куда бы ни отправлялся Эол, он неизменно облачался в
доспехи из галворна. И все же Эол, хоть и ссутуленный трудами в кузне, был не
гном, но статный эльф из славного рода тэлери, с лицом благородным, хотя и
мрачным; взор его проницал тени и мрак, и случилось так, что он увидел Арэдэль
Ар-Фейниэль, когда она брела по опушке Нан-Эльмота, подобная белой искре средь
темных земель. Дивно прекрасной показалась она ему, и он возжелал ее; и опутал
он ее чарами так, что она не могла найти дороги назад и подходила все ближе к
его жилищу в сердце леса. Там была его кузня, и его темные чертоги, и его
слуги, скрытные и безмолвные, как их господин. И когда Арэдэль, утомленная
дорогой, подошла, наконец, к его дверям, он явился ей и, приветствовав, ввел ее
в дом. Там она и осталась, ибо Эол взял ее в жены, и прошло немало времени,
прежде чем родичи вновь услыхали о ней.
Нигде не сказано, что Арэдэль совсем не желала этого или что
жизнь в Нан-Эльмоте все годы была ей ненавистна. Ибо, хоть по велению Эола ей и
приходилось избегать солнца, они часто гуляли вместе под бледной луной; либо
она одна шла, куда хотела — Эол запретил ей только искать сыновей Феанора и
других нолдоров. И во мраке Нан-Эльмота Арэдэль родила ему сына и в душе дала
ему имя на запретном языке нолдоров — Ломион, Сын Сумерек. А отец никак не
называл сына, пока ему не исполнилось двенадцати лет; тогда Эол нарек его
Маэглин — Островзор, ибо увидел, что глаза сына более зорки, чем его
собственные, а мысль способна проникать в тайны душ, скрытые словесным туманом.
Когда Маэглин вырос, он оказался нолдор лицом и телом — но
характером и духом сын своего отца. Говорил он мало, кроме как о делах, близко
его трогавших, и тогда голос его наливался силой, способной подвигать тех, кто
его слушал, и низвергать тех, кто ему противостоял. Был он высок и черноволос;
кожа у него была белая, а глаза темные, но зоркие и лучистые, как у нолдоров.
Часто ходил он с Эолом в города гномов на востоке Эред Линдона и охотно учился
у них всему, чему они могли научить, в особенности же — искусству отыскивать в
горах рудные жилы.
Говорят, однако, что Маэглин больше любил мать и, если Эол
бывал в отлучке, подолгу сидел с ней, слушая ее рассказы о родичах, их делах в
Эльдамаре, о мощи и доблести принцев дома Финголфина. Все это лелеял он в
сердце, более же всего то, что слышал о Тургоне и о том, что у него нет
наследника; ибо жена Тургона Эленвэ погибла при переходе Хелькараксэ, и
единственным его ребенком была Идриль Целебриндал.
Эти разговоры зажгли в душе Арэдэль желание вновь увидеть
родных, и удивительным показалось ей, что она могла устать от света Гондолина и
сверкания Фонтанов на солнце, и зеленых лугов Тумладэна под ветреным небом
весны; кроме того, она слишком часто оставалась одна во мраке, когда ее сын и
муж уходили вдвоем. Из этих же рассказов выросли и первые ссоры между Маэглином
и Эолом. Ибо ни за что на свете не открыла бы Маэглину мать, где живет Тургон,
и он выжидал, надеясь выпытать у нее тайну или прочесть незащищенную мысль; но
прежде хотел он взглянуть на нолдоров и поговорить с сыновьями Феанора, своими
родичами, что жили неподалеку. Однако когда он поведал о своих желаниях Эолу,
отец разгневался.
— Ты из дома Эола, сын мой, а не из голодримов, —
сказал он. — Все эти земли — земли тэлери, а я не стану якшаться с
убийцами нашей родни, пришельцами и захватчиками, и не потерплю, чтобы мой сын
якшался с ними. В этом ты должен повиноваться мне, или я закую тебя в цепи.
