Однажды осенью, в сумерках Горлим пришел туда, а когда
подошел к дому, то почудилось, что в окне мелькнул свет, и, подкравшись, он
заглянул в окно. Он увидел Эйлинель, и лицо ее было измождено голодом и
страданиями, и послышался ему голос, сетовавший на то, что он покинул ее.
Горлим громко крикнул; и в то же мгновение порыв ветра задул огонь; завыли
волки, и на плечи его легли тяжкие руки ищеек Саурона. Так был схвачен Горлим;
его приволокли в лагерь и пытали, чтобы вызнать, где скрывается Барахир и
какими путями бродит. Но Горлим ничего не сказал. Тогда обещали ему, что если
он покорится, то его освободят и вернут ему Эйлинель; и, измучась болью и
тоской по жене, он дрогнул. Тогда его немедля доставили к Саурону, и Саурон
сказал: "Я слыхал, что ты хочешь поторговаться со мной, какова же твоя
цена?"
И Горлим ответил, что хочет обрести Эйлинель и быть
освобожденным вместе с нею; ибо думал, что она, как и он, в плену.
Рассмеялся тогда Саурон: "Уж слишком ничтожна цена для
столь замечательного предательства! Что ж, пусть будет так. Говори!"
Горлим попытался было отступиться, но, устрашенный взглядом
Саурона, он в конце концов рассказал все, что знал. И захохотал Саурон, и,
измываясь над Горлимом, открыл ему, что видел он лишь призрак, сотворенный
чарами, чтобы заманить его в ловушку; ибо Эйлинель давно мертва. "Тем не
менее я исполню твою просьбу, — сказал Саурон, — ты будешь освобожден
и отправишься к Эйлинель." И он предал Горлима мучительной смерти.
Так было обнаружено укрытие Барахира, и Моргот сплел вокруг
него свои тенета; и орки, напав на рассвете, застали дортонионцев врасплох и
убили всех, кроме одного. Ибо Берен, сын Барахира, был послан своим отцом
исполнять опасное дело — следить за тайными тропами Врага; и когда захватили
лагерь изгнанников, Берен был далеко. Но когда спал он, застигнутый ночью в
лесу, ему привиделось, что стервятники густо, как листья, облепили обнаженные
деревья над озером, и с клювов их каплет кровь. Затем Берен увидел во сне
фигуру, что приблизилась к нему по воде, и была это тень Горлима. Призрак
объявил ему о своем предательстве и смерти и умолял поспешить, чтобы
предостеречь отца.
Тогда Берен пробудился и бежал всю ночь, и на второе утро
был в лагере изгнанников. Но когда он приблизился к лагерю, стервятники
поднялись с земли и расселись на деревьях, окружавших Тарн Аэлуин, и закаркали,
насмехаясь.
Похоронил Берен тело отца своего, и возвел над ним курган из
камней, и над его могилой поклялся отомстить. Вначале он пошел по следу орков,
что убили его отца и сородичей, и к ночи отыскал их стан у истока Ривиля,
недалеко от топи Серех; будучи умелым следопытом, он незаметно подкрался к их
костру. Там предводитель орков похвалялся своими делами и показывал руку
Барахира, которую он отрубил, дабы доказать Саурону, что все исполнено; а на
мертвом пальце было кольцо Фелагунда. Тогда Берен спрыгнул со скалы, что была
за их спинами, убил предводителя и, вырвав руку с кольцом, бежал, хранимый
судьбой; ужас объял орков, и их стрелы не попали в цель.
Свыше четырех лет после того скитался Берен одиноким
изгнанником в Дортонионе. Он стал другом зверей и птиц, и они помогали ему и не
предавали; и с тех пор он не ел мяса и не убил ни одно живое существо, если
только оно не служило Морготу. Он боялся не смерти, а плена, но благодаря
безрассудной своей отваге избежал и гибели, и оков, и слухи о его отчаянных
подвигах одиночки разошлись по всему Белерианду, дойдя даже до Дориафа. Наконец
Моргот назначил за его голову награду не меньшую, чем за голову Фингона, верховного
короля нолдоров; но орки скорее бежали без памяти, заслышав о его приближении,
нежели пытались схватить его. Потому Моргот, чтобы изловить Берена, выслал
войско под водительством Саурона; и вел с собой Саурон волколаков, свирепых
зверей, в чьи тела были им заключены злые духи.
Зло заполнило этот край, и все, что было там доброго,
бежало; и Берену пришлось так тяжко, что в конце концов он принужден был
покинуть Дортонион. Снежной зимой оставил он родину и могилу своего отца и,
поднявшись высоко в Горы Ужаса, увидал вдали Дориаф. Тогда запала в его сердце
мысль, что он должен достичь Потаенного Королевства, куда не ступала еще нога
смертного.
Страшен был путь на юг. Отвесны склоны Эред Горгорофа, а у
подножья их клубится мрак, что рожден еще до рожденья Луны. За ними лежала
пустыня Дунгорфеб, где сталкивались чары Саурона и могущество Мелиан; ужас и
безумие наполняли эту землю. Там обитали пауки из мерзкого племени Унголианты и
плели незримые сети, которых ничто живое не могло избежать; там бродили чудища,
появившиеся еще в долгой тьме, предшествовавшей восходу Солнца, и выслеживали
добычу множеством глаз. Не было в этой земле, населенной призраками, пропитания
ни для людей, ни для эльфов, а была лишь смерть. Этот путь не последнее место
занял позднее среди свершений Берена, но он никому не рассказывал о нем, чтобы
ужас тех дней вновь не затемнил сердце; и никто не знает, как отыскал он дорогу
и прошел по тропам, на которые не осмеливался ступить ни эльф, ни человек, до
самых рубежей Дориафа. Как и предсказывала Мелиан, он преодолел лабиринты,
сплетенные ее волшебством, ибо велика была его судьба.
Говорится в Лэйтиан, что Берен пришел в Дориаф нетвердым
шагом, поседевший и сгорбленный под тяжестью многих лет лишений — так тяжел был
его путь. Но, бродя в разгаре лета по лесам Нэльдорефа, он повстречал Лутиэн,
дочь Тингола и Мелиан, когда в вечерний час, при восходе луны, танцевала она на
неувядающих травах прибрежных полян Эсгалдуина. Тогда память о перенесенных
муках покинула его, и он был очарован, ибо Лутиэн была прекраснейшей среди
Детей Илуватара. Ее одеяние было синим, как ясное небо, а глаза темны, как
звездная ночь; плащ усеян золотыми цветами, волосы же черны, как ночные тени.
Свету, играющему на листьях древ, пению чистых вод, звездам, встающим над туманной
землей, подобна была ее красота, а в лице ее был сияющий свет.
Но она исчезла, а Берен потерял дар речи, словно заклятье
было наложено на него; и он долго бродил в лесах, подобно дикому зверю,
разыскивая ее. В душе он называл ее Тинувиэль, что означало Соловей, дитя
Сумерек в наречии Сумеречных Эльфов, ибо другого имени он не знал для нее. Он
видел ее издалека, словно лист на осеннем ветру, словно звезду над зимней
вершиной; но незримые цепи сковывали его.
Наступила весна, и как-то на заре Лутиэн танцевала на
зеленом холме и вдруг запела. Ее песня пронзала сердце, подобно песне
жаворонка, что взлетает над вратами ночи и рассыпает трель свою среди гаснущих
звезд, видя, как из-за пределов мира встает солнце. Песня Лутиэн разбила оковы
зимы, и заговорили скованные морозом воды, а там, где ступала дева, проросли
цветы
Тогда заклятье безмолвия спало с Берена, и он громко
закричал, называя ее Тинувиэль; и лесное эхо вторило ему. Лутиэн замерла,
изумленная, и не убежала, и Берен подошел к ней. Но едва она взглянула на него,
жребий ее свершился, и она полюбила Берена. Однако она выскользнула из его
объятий и исчезла в наступающем рассвете. Тогда Берен рухнул без чувств, словно
сраженный молнией, и погрузился в сон, как в бездонную черную пропасть; и был
он холоден, как камень, а сердце его опустело. И в мысленных своих скитаниях он
бродил наощупь, подобно внезапно ослепшему, что протягивает руки, пытаясь
обрести потерянный свет. Так он начал платить болью за судьбу, что была дана
ему, и суждено ему было обрести свет — Лутиэн; и, будучи бессмертной, она
разделила с ним смерть, будучи свободной, приняла его оковы, и большей боли,
чем познанная ею, не ведал ни один эльдар.
