На все этой равнине беспрестанно несли дозор эльфы
Наргофронда; каждый холм на краях ее был увенчан тайными башнями, в лесах и
полях, искусно скрываясь, бродили лучники. Стрелы их несли смерть и всегда
попадали в цель, и ни одно живое существо не могло прокрасться там без их
ведома. Потому, едва появился Берен, они уже знали о нем, и смерть его была
близка. Однако, зная об опасности, он шел, высоко подняв кольцо Фелагунда; и,
хотя благодаря искусности охотников, не видно было ни души, Берен знал, что за
ним следят и то и дело кричал: "Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда.
Отведите меня к королю!"
Поэтому охотники не убили его, но, собравшись вместе,
заступили ему дорогу и велели остановиться. Однако, увидев кольцо, они
склонились пред ним, хоть вид его был невзрачен и изможден; и повели его на
северо-восток, идя по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. В то время не
было ни брода, ни моста через буйный Нарог, но севернее, где в Нарог впадал
Гинглиф, течение было слабее, и, переправясь там, эльфы повернули вновь на юг и
при свете луны привели Берена к черным вратам потаенных чертогов.
Так явился Берен к королю Финроду Фелагунду, и Фелагунд
узнал его: он не нуждался в кольце, чтобы вспомнить о роде Беора и о Барахире.
Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что
случилось с ним самим в Дориафе; и разрыдался он, вспомнив Лутиэн и недолгое их
счастье. С изумлением и тревогой слушал его Фелагунд и понял, что, как когда-то
предсказывал он Галадриэли, даннная им клятва теперь ведет его к смерти. С
тяжелым сердцем сказал он Берену:
— Ясно мне, что Тингол лишь желает твоей смерти, но, сдается,
рок превышает его цель, и вновь ожила клятва Феанора. Ибо на Сильмарили
наложено заклятие ненависти, и тот, кто хотя бы выскажет желание обладать ими,
пробудит могучие силы; а сыновья Феанора скорее низвергнут в прах все
эльфийские королевства, чем дозволят, чтобы кто-нибудь другой завладел
Сильмарилем, ибо ими движет Клятва. Ныне в чертогах моих живут Целегорм и
Куруфин, и хотя здесь король — я, сын Финарфина, в моих владениях они обрели
большую силу, к тому же с ними много их сородичей. В нужде они вели себя как
друзья, но боюсь, что если цель твоя будет объявлена, ты не найдешь у них ни
любви, ни сочувствия. Однако клятва обязывает меня, и все мы в тенетах рока.
После этого король Фелагунд обратился к своим подданным,
напомнив им о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил, что обязан помочь
сыну Барахира, и попросил помощи у своих военачальников. Тогда встал среди
толпы Целегорм и, выхватив меч, воскликнул:
— Друг или враг, демон или Моргот, эльф или человек,
или иная живая тварь — ни закон, ни любовь, ни союз черных сил, ни могущество
валаров, ни любые чары не спасут от ненависти сыновей Феанора того, кто
завладеет Сильмарилем! Ибо, пока существует мир, лишь мы имеем право на
Сильмарили.
Долго держал он речь, и была в ней такая же сила, как в тех
словах, которыми много лет назад, в Тирионе его отец призывал нолдоров к
мятежу. А потом говорил Куруфин, и хоть речь его была более спокойна, но
обладала не меньшей силой и вызывала в воображении эльфов видение войны и
гибели Наргофронда. Такой ужас посеял он в их сердцах, что никогда более до
самого появления Турина ни один эльф из этого королевства не вышел в открытую
битву; из засад, чародейством и отравленными дротиками преследовали они всех
пришельцев, позабыв об узах родства. Так низко пали они, отринув величие и
свободу предков, и тень легла на их земли.
Сейчас же они роптали, что сын Финарфина — не валар, чтобы
повелелвать ими, и отвернулись от него. Однако Проклятие Мандоса сделало свое
дело, и у братьев зародились черные мысли; они решили отправить Фелагунда в
одиночку на верную смерть, а самим захватить трон Наргофронда, ибо они были из
древнейшего рода нолдорских принцев.
Фелагунд же, видя, что покинут всеми, снял серебряный венец
Наргофронда и бросил к своим ногам, воскликнув:
— Нарушайте вы ж данную мне присягу, я же клятвы своей
не нарушу! Однако если среди вас остался хоть кто-то, на кого не пала еще тень
общего нашего рока, то спутники для меня найдутся, и я не уйду нищим, которого
вышвыривают за ворота.
Рядом с ним стояли десять воинов, и предводитель их, по
имени Эдрахиль, шагнув вперед, поднял венец и попросил дозволения передать его
наместнику до возвращения Фелагунда.
— Что бы ни было, — сказал он, — для меня и
для них ты — король.
Тогда Фелагунд передал венец брату своему Ородрефу, чтобы
тот правил вместе него. Целегорм и Куруфин не сказали ни слова, но,
усмехнувшись, покинули чертог.
Осенним вечером с десятью спутниками Финрод и Берен вышли из
Наргофронда. Они поднялись по берегу Нарога до самых его истоков у водопада
Иврин. У подножья Теневого Хребта они наткнулись на шайку орков и под покровом
тьмы в их же становище выбили всех до единого и забрали их доспехи. Искусством
своим Фелагунд придал себе и спутникам облик орков, и под этими личинами они
направились дальше на север и смело вошли в западный проход между хребтом Эред
Вэтрин и нагорьями Таур-ну-Фуин. Но Саурон в своей башне узнал об их
продвижении, и сомненье овладело им, ибо шли они в спешке и даже не
задержались, чтобы сообщить о своих делах, как обязаны были делать это все проходившие
здесь слуги Моргота. Потому он выслал отряд, чтобы перехватить их и доставить к
нему.
Так произошел знаменитый ныне поединок между Сауроном и
Фелагундом. Ибо Фелагунд состязался с Сауроном в песнях могущества, а
могущество короля было велико; но и Саурон обладал силой, о которой так сказано
в Лэйтиан:
Звучала песня лиходейских чар,
Пронзая и срывая все покровы,
Сзывая всех, к предательству готовых.
Но Финрод встал и вопреки судьбе
О стойкости запел и о борьбе,
О силе, что сражает силы зла,
Хранимых тайнах, коим нет числа,
О вере, о свободе, о спасенье.
Об измененье и пребраженье.
Узилищах, что двери распахнут.
Цепях разбитых, что, звеня, падут.
Так с песней песнь сходилась, как в бою,
И Фелагунд, слабея, пел свою,
И вот вся мощь эльфийских светлых чар
Влилась в его напев, как щедрый дар,
И птичий щебет услыхали все
Над Наргофрондом в утренней росе.
Дышало тяжко Море вдалеке,
На грани Круга Мира, на песке.
Песке жемчужном у далеких скал.
Что свет Дерев когда-то озарял.
И вдруг, сгустившись, заклубилась мгла
Над Валинором, там, где кровь текла,
У брега Моря, у белейших врат,
Где острый меч на боата поднял брат,
