Тогда Куруфин проклял Берена. "Скачи же! — крикнул
он. — Спеши к мучительной и скорой смерти!" Целегорм посадил его на
своего коня, и братья сделали вид, что уезжают; Берен же отвернулся, не слушая
их. Тогда Куруфин, объятый стыдом и злобой, схватил лук Целегорма и выстрелил
на скаку, целясь в Лутиэн. Хуан, прыгнув, поймал стрелу на лету, но Куруфин
вновь спустил тетиву, и тогда Берен заслонил Лутиэн, и стрела вонзилась ему в
грудь.
Говорят, что Хуан долго гнал сыновей Феанора, и они бежали в
страхе; и вернувшись, он принес Лутиэн из чащи целебную траву. Той травой она
остановила кровь, текшую из раны Берена, и искусством и любовью своей исцелила
его; и так наконец они вернулись в Дориаф. Там Берен разрывался меж любовью и
клятвой, и, однажды, зная, что Лутиэн теперь в безопасности, встал до рассвета,
вверил ее заботам Хуана и в великой тоске ушел, пока она спала еще на траве.
Он вновь поскакал на север, к ущелью Сириона, так быстро,
как только мог, и, достигнув края Таур-ну-Фуин, увидал за пустыней Анфауглиф
вершины Тангородрима. Там он отпустил коня Куруфина и велел ему покинуть земли
ужаса и рабства и вольным скакать по зеленой траве в прибрежных лугах Сириона.
Потом, оставшись один и в предверии смертельной опасности он сложил Песнь
Расставания, в которой воспел Лутиэн и небесный свет, ибо думал, что навеки
расстается и со светом, и с любовью. Вот строки этой песни:
Прощайте, светлая земля и светлый небосклон,
Благословенные навек с прекрасных тех времен,
Когда твой облик озарял тьму северных земель,
Когда ступала ты по ним, моя Тинувиэль!
Немеет смертный менестрель пред вечною красой.
Пусть рухнет в бездну целый мир — бессмертен образ твой.
Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,
Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.
Есть в этом мире тьма и свет, равнины и моря,
Громады гор и очи звезд, что в небесах горят,
Но камень, свет, звезда, трава лишь для того и есть,
Чтоб Лутиэн хотя б на миг существовала здесь!
Он пел громко, не заботясь о том, что его могут услышать,
ибо был в отчаянии и не заботился о спасении.
И все же его услышали и запели в ответ; была то Лутиэн, что,
нежданная, держала путь по диким землям. Ибо Хуан, вновь давший согласие нести
ее на себе, мчался с ней по следу Берена. Долго размышлял он, как облегчить
опасность, нависшую над теми двумя, кого он так любил. И вот, когда они вновь
спешили на север, он свернул к острову Саурона и там разыскал жуткие личины
волка Драуглуина и летучей мыши Тхурингвэтиль. Она была посланницей Саурона и
имела обыкновение летать в Ангбанд в облике летучей мыши-кровососа. На
сочленениях ее громадных крыльев были железные когти. В этих мерзких личинах
Хуан и Лутиэн пробирались через Таур-ну-Фуин, и все живое бежало пред ними.
Берен, видя их приближение, был смятен и поражен, ибо ясно
слышал голос Тинувиэль решил, что это призрак, насланный, чтобы поймать его в
ловушку. Но они остановились и сбросили свои обличья, и Лутиэн подбежала к
нему. Так повстречались вновь Берен и Лутиэн меж дебрями и пустыней. Мгновение
Берен был счастлив, но потом принялся вновь уговаривать Лутиэн вернуться.
— Будь трижды проклята моя клятва Тинголу! —
воскликнул он. — Лучше бы он казнил меня в Менегроте, чем я привел бы тебя
под тень Моргота.
Тогда Хуан заговорил во второй раз и так молвил Берену:
— Не в твоих силах ныне избавить Лутиэн от смертной
тени, ибо она любовью своей на это обречена. Ты мог бы отречься от клятвы и
увести ее в изгнание, до конца дней своих скитаясь в поисках покоя. Если же не
отречешься, то Лутиэн либо умрет в одиночестве, либо вместе с тобой бросит
вызов року — вызов отчаянный, но не безнадежный. Больше ничего посоветовать я
не могу, не могу также идти с вами далее. Сердце мое, однако, предсказывает,
что добытое вами у Врат я увижу собственными глазами. Прочее темно для меня;
но, быть может, наши дороги приведут в Дориаф, и мы увидимся прежде, чем
наступит конец.
Тогда понял Берен, что невозможно отделить Лутиэн от рока,
что тяготеет над ними обоими, и более не переубеждал ее. По совету Хуана он
магией Лутиэн облачился в шкуру Драуглуина, а она — в крылатую оболочку
Тхурингвэтиль. Как две капли воды был Берен похож на волколака, только глаза
его сияли сурово и ясно; и ужас метнулся в них, когда он увидел рядом с собой
летучую мышь, закутанную в складчатые крылья. Затем, испустив вой, он прыгнул с
холма, а летучая мышь, описав круг, взмыла над ним.
Избежав всех опасностей, покрытые пылью долгого и тяжкого
пути, пришли они наконец в мрачную долину, что лежала пред Вратами Ангбанда.
Черные бездны разверзались рядом с дорогой, и из них выползали призраки в виде
извивающихся змей. По обе стороны ее возвышались скалы, подобные крепостным
стенам, а на скалах сидели стервятники, испуская злобные вопли. Пред ними были
неприступные Врата — громадная черная арка, опиравшаяся на подножия гор; над
ней высились поднебесные скалы.
Смятение овладело ими, ибо был у Врат страж, о котором не
слышали прежде. Слухи о неведомых замыслах эльфийских владык достигли Моргота,
да и лай Хуана, громадного боевого пса, некогда спущенного с привязи валарами,
эхом разносился в дебрях. Тогда Моргот вспомнил о жребии, предначертанном Хуану
и избрал одного из детенышей племени Драуглуина, из рук своих кормил его сырым
мясом и утвердил свою власть над ним. Волк рос быстро и вскоре уже не мог
поместиться в логове, но лежал, громадный и вечно голодный, у ног Моргота. Там
огонь и мука преисподней вошли в него, и родился в нем дух уничтожения,
всепожирающий и мучимый, могучий и злобный. В преданиях тех дней он звался
Кархарот, Красная Утроба и Анфауглир, Жадная Пасть. И велел ему Моргот лежать
бессонно пред Вратами Ангбанда, пока не придет Хуан.
Кархарот издалека учуял путников, и сомнения охватили его,
ибо в Ангбанд давно уже дошли вести о смерти Драуглуина. Потому, когда они
приблизились, он не дал им войти, но грозно двинулся на них, чуя в этих двоих
какую-то странность. И тут в Лутиэн пробудилась некая сила, унаследованная от
Стихий, и, сбросив свою отвратительную оболочку, она выступила вперед, ничтожно
малая пред мощью Кархарота, но сияющая и грозная. Подняв руку, она велела ему
уснуть и молвила так: "О на горе рожденный дух, пади же в черное забытье и
не вспоминай на время об ужасном своем жребии." И Кархарот рухнул, словно
пораженный молнией.
Тогда Берен и Лутиэн прошли через Врата и спустились по
бесконечным лестницам; и вдвоем совершили они величайшее деяние, на которое
когда-либо решался человек или эльф. Ибо они явились пред троном Моргота, в
наиподземнейший его чертог, что был возведен на ужасе, озарен пламенем и
заполнен орудиями пыток и смерти. Там Берен в образе волка подполз к подножию
трона; с Лутиэн же волей Моргота личина была сорвана, и он взглянул на нее.
Этот взгляд не устрашил ее, и она назвала ему свое имя и вызвалась, подобно
менестрелю, спеть пред ним. Тогда Моргот, видя ее красоту, возымел в мыслях
недобрую страсть, и родился в сердце его замысел, чернее которого не бывало там
с тех пор, как он бежал из Валинора. Так он был одурачен собственным же злом,
ибо, глядя на нее, на миг упускал ее из виду и наслаждался тайно своими
мыслями. Внезапно Лутиэн ускользнула от его взора и, сокрывшись от тьмы, запела
песню такой исключительной красоты и слепящей силы, что Моргот невольно внимал;
и слепота поразила его, и он напрасно вращал глазами, стремясь отыскать ее
взглядом.
