Все его прислужники погрузились в сон, сникли и погасли все
огни; лишь Сильмарили в короне Моргота внезапно вспыхнули сияющим белым пламенем;
и под тяжестью камней и короны голова его склонилась, словно была в них вся
тяжесть мира, его волнений, страхов и желаний, превозмочь которую не в силах
была даже воля Моргота. Тогда Лутиэн, подхватив свою крылатую оболочку, взмыла
в воздух, и голос ее хлынул подобно дождю, изливающемуся в бездонные черные
омуты. Она набросила свой плащ на глаза Моргота и навела на него сон, черный,
как Внемировая Тьма, где он бродил когда-то. И вот он рухнул, подобно
сорвавшейся с гор лавине, и, с грохотом скатившись со ступеней трона,
распростерся на дне преисподней. Железная корона с фомким стуком скатилась с
его головы. Все замерло.
Мертвым зверем лежал на земле Берен; но Лутиэн, коснувшись
его рукой, пробудила его, и он сбросил волчий облик. Затем он вынул из ножен кинжал
Ангрист и вырезал из железных тисков Сильмариль.
Берен сжал камень в кулаке, и сияние заструилось сквозь
живую плоть, и рука его стала подобна зажженному светильнику; Сильмариль же
покорился его прикосновению и не ожег его. Тогда Берену пришло на ум, что он
мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Ангбанда все три Камня
Феанора; но не таков был жребий Сильмарилей. Ангрист сломался, и осколок его,
отлетев, задел щеку Моргота. Он застонал и шевельнулся, и все войска Ангбанда
дрогнули во сне.
Страх охватил тогда Берена и Лутиэн, и они бежали, забыв об
осторожности и не сменив облика, желая лишь только еще раз увидеть свет. Никто
не пытался ни задержать, ни преследовать их, но Врата для них были закрыты, ибо
Кархарот пробудился и в гневе стоял у порога Ангбанда. Прежде чем бегущие могли
его заметить, он увидел их и прыгнул.
Лутиэн была обессилена и не успела усмирить волка. Но Берен
метнулся вперед, заслонив ее, и в правой руке он держал Сильмариль. Кархарот
замер, и страх на мгновение охватил его. "Беги, — вскричал
Верен, — беги, сокройся, ибо вот огонь, что пожрет тебя и все творения
зла!"
Но Кархарот взглянул на камень и не устрашился, и при виде
пылающего огня в нем пробудился ненасытный дух; и вот, разинув пасть, он сжал в
челюстях кулак Берена и откусил его. Мгновенно его внутренности наполнились
мучительным пламенем, и Сильмариль опалил его мерзкую плоть. С воем он бросился
прочь, и эхо вторило его воплям, мечась в горах, окружавших привратную долину.
Так ужасен был он в безумье своем, что все твари Моргота, обитавшие в этой
долине, или, находившиеся на дорогах, что вели в нее, бежали прочь, ибо он
убивал все живое, что встречалось на его пути, и вырвался с Севера, неся
разорение миру. Из всех бедствий, что когда-либо, до падения Ангбанда, выпадали
Белерианду, ужаснейшим было безумие Кархарота, ибо вызвано оно было мощью
Сильмариля.
Берен же лежал без чувств у грозных Врат, и смерть его была
близка, ибо клыки волка источали яд. Лутиэн губами высосала яд и собрала
слабеющие силы, чтобы остановить кровь, хлеставшую из ужасной раны. Но за
спиной ее, в глубинах Ангбанда послышался грозный ропот. Пробуждались орды
Моргота.
Казалось, что вот так, отчаянием и гибелью, закончится поход
за Сильмарилями; но в этот час над краем долины показались три могучие птицы,
что мчались на север, обгоняя ветер. Слух о скитаниях и нуждах Берена достиг
всех зверей и птиц, да и Хуан просил всех, кто ни встретит его в нужде, прийти
ему на помощь. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его витязи и,
увидев безумие волка и близкую гибель Берена, они примчались именно тогда,
когда мощь Ангбанда вырвалась из тенет сна.
Орлы подхватили Берена и Лутиэн и унесли высоко под облака.
Под ними загрохотал гром, взметнулись молнии и содрогнулись горы. Огонь и дым
исторглись из Тангородрима, и пылающие громы разлетелись далеко, неся гибель
землям, и трепетали нолдоры в Хифлуме. Торондор же держал путь высоко над
землей, по путям поднебесным, где всегда сияет обнаженное солнце, и бродит луна
среди ясных звезд. Так пролетели они над Дор-ну-Фауглифом, и над
Таур-ну-Фуином, и над сокрытой долиной Тумладэн. Не было ни облаков, ни тумана,
и Лутиэн, взглянув вниз, увидела под собой подобное белому свету, исходящему из
глубин зеленого камня, сиянье Гондолина Дивного, где правил Тургон. Но она
рыдала, думая, что Берен обречен; он не открыл глаз, не произнес ни слова и
ничего не знал об этом полете. Наконец орлы принесли их в Дориаф и спустились в
ту самую лощину, откуда некогда в отчаянии ушел тайно Берен, покинув спящую
Лутиэн.
Там орлы положили рядом Берена и Лутиэн и вернулись на
вершины Криссаэгрима, в свои высокогорные гнезда; к Лутиэн же явился Хуан, и
они вдвоем выхаживали Берена, как прежде, когда она излечивала его от раны,
нанесенной Куруфином. Эта рана, однако, была тяжела, и в ней остался яд. Долго
Берен был недвижен, и дух его блуждал у темных смертных рубежей, постоянно
испытывая муку, которая гнала его от видения к видению. И вдруг, когда надежды
Лутиэн почти иссякли, он очнулся и увидел над собой листья, заслонявшие небо, и
услышал под листьями нежно и тихо певшую рядом с ним Лутиэн Тинувиэль. И снова
была весна.
Впоследствии Берен был прозван Эрхамион, что означает
Однорукий; страдание запечатлелось в его чертах. И все же он был возвращен к
жизни любовью Лутиэн, и восстал, и вновь они вдвоем бродили в лесах. Не спешили
они уходить из этих мест, что казались им дивно прекрасны. Лутиэн и вовсе
желала вечно бродить и не возвращаться, забыв свой дом и род и все величие
эльфийских владений; был вначале счастлив и Берен, но не мог он забыть о клятве
вернуться в Менегрот, да и не хотел навеки разлучить Лутиэн с Тинголом. Ибо он
верен был закону людей, считая опасным противиться воле отца, разве только в
крайней нужде; казалось ему также неподходящим, чтобы Лутиэн, столь царственная
и прекрасная, жила всегда в лесу, подобно грубым и невежественным
людям-охотникам, чтобы она была лишена крова, почета и тех дивных вещей, что
составляю?? наслаждение владычиц эльдаров. Потому он вскоре переубедил ее, и они
покинули бесприютные земли, и Берен вошел в Дориаф, ведя Лутиэн домой. Того
хотела их судьба.
Недобрые дни настали в Дориафе. С тех пор, как исчезла
Лутиэн, скорбь и безмолвие завладели им. Долго разыскивали ее — и все напрасно.
Говорят, что именно тогда пустился в скитания Даэрон Песнопевец, и больше никто
его не видал. Это он, прежде чем Берен пришел в Дориаф, создавал для Лутиэн
песни и музыку для танцев; он любил ее и все свои мысли о ней воплотил в своей
музыке. Он стал величайшим певцом к востоку от Моря, и имя его называли даже
прежде имени Маглора, сына Феанора. В бесплодных поисках Лутиэн он прошел
страшными тропами и, перевалив через горы, пришел на восток Средиземья, и там
много веков над темными водами слагал он плачи о Лутиэн, дочери Тингола,
прекрасней которой не было в мире.
В то время Тингол обратился за советом к Мелиан, но она
отказала ему, прибавив, что рок, разбуженный им, должен довершить свое дело,
ему же остается ждать. Но вот прослышал Тингол, что Лутиэн оказалась далеко от
Дориафа, ибо пришли к нему вестники от Целегорма и сообщили, что Фелагунд и
Берен мертвы, а Лутиэн находится в Наргофронде, и Целегорм хочет взять ее в
жены. Разгневался Тингол и выслал соглядатаев, замышляя войну с Наргофрондом; и
так узнал он, что Лутиэн вновь бежала и что Целегорм и Куруфин изгнаны из
Наргофронда. Тогда он заколебался, ибо сил его было недостаточно, чтобы
сражаться с семью сыновьями Феанора; но он послал в Химринг, дабы потребовать
помощи в поисках Лутиэн, раз уж Целегорм ни отослал ее в дом ее отца, ни смог
охранить ее.
