Битва была проиграна; но Хурин и Хуор, и те, кто уцелел еще
из рода Хадора, вместе с Тургоном, владыкой Гондолина, еще держались; и Моргот
не мог захватить Теснину Сириона. Тогда Хурин обратился к Тургону: "Уходи,
о король, покуда есть еще время! Ибо в тебе заключена последняя надежда
эльдаров, и пока существует Гондолин, Моргот не забудет, что такое страх."
Но отвечал Тургон:
— Недолго еще будет сокрыт Гондолин, а, будучи
обнаружен, неизбежно падет.
И молвил тогда Хуор:
— Но если он продержится хоть немного, из рода твоего
явится надежда для эльфов и людей. Говорю тебе это, владыка, в предсмертный
свой час; хоть сейчас мы расстанемся навеки, и никогда не увидеть мне больше
белых стен твоего града, от тебя и от меня взойдет новая звезда. Прощай!
Маэглин же, сын сестры Тургона, стоявший рядом, слышал эти
слова и запомнил их; но не сказал ничего.
Тогда Тургон последовал совету Хурина и Хуора, и, собрав
всех, кто уцелел из воинства Гондолина, а также всех воинов Фингона, каких
можно было собрать, отступил к Теснине Сириона; его военачальники, Эктелион и
Глорфиндэль, прикрывали войско справа и слева, так что ни один враг не мог
обойти их. Люди Дор-Ломина, как хотели того Хурин и Хуор, шли в арьергарде, ибо
не желали покидать северные земли и решили, раз уж не суждено вернуться в свои
жилища, сражаться здесь насмерть. Так искуплено было предательство Ульдора; и
изо всех подвигов, свершенных праотцами людей ради эльдаров, более всего славен
последний бой людей Дор-Ломина.
И так Тургон, прикрываемый Хурином и Хуором, переправился
через Сирион, исчез в горах и скрылся от глаз Моргота. Братья же собрали вокруг
себя остатки людей из рода Хадора и шаг за шагом отступали, пока не достигли
топи Серех, и путь преградил им Ривиль. Там они стали и не уступали более.
Тогда все войска Ангбанда обрушились на них и запрудили реку
телами своих мертвецов, и окружили остатки воинства Хифлума, как прилив
окружает скалу. Там, когда в шестой раз закатилось солнце и удлинилась тень
Эред Вэтрина, пал Хуор, сраженный в глаз отравленной стрелой, а рядом с ним
легли все доблестные воины рода Хадора; и орки отрубили их головы и сложили из
них курган, золотом блиставший в лучах заката.
Дольше всех продержался лишь Хурин. Он отшвырнул свой щит и
бился двуручной секирой; и предание гласит, что секира дымилась от черной крови
троллей-телохранителей Готмога, пока не истлела; и всякий раз, убивая, Хурин
кричал: " Аурэ энтулува! День настанет вновь!" Семижды десять раз
звучал этот клич, но в конце концов Хурин, по велению Моргота, был схвачен
живым, ибо орки вцепились в него, и руки их не падали даже когда он обрубал их,
и орков все прибывало, так что Хурин наконец рухнул, погребенный под ними,
тогда Готмог связал его и, осыпая насмешками, уволок в Ангбанд.
Так, когда солнце закатилось за море, окончилась битва
Нирнаэф Арноэдиад. Ночь пала на Хифлум, и с запада налетела буря.
Велико было торжество Моргота, и все исполнилось так, как он
и замышлял, ибо люди убивали людей и предавали эльфов, и страх и ненависть
разделили тех, кто мог бы объединиться против него. С того дня эльфы охладели
ко всем людям, не считая только Трех Родов Аданов.
Владений Фингола более не существовало; сыновья же Феанора
бродили, как листья, несомые ветром, войска их были рассеяны, союз распался, и
они жили в лесах у подножия Эред Луина, смешавшись с Зелеными Эльфами
Оссирианда, лишенные былой славы и былого величия. В Брефиле, под защитой
лесов, все еще обитали немногочисленные халадины, и вождем их был Хандир, сын
Хальдира, но в Хифлум не вернулся никто, ни из воинства Фингона, ни из витязей
Хадора; не дошли и вести о судьбе их вождей. Зато Моргот послал туда верных ему
вастаков, отказав им в богатых землях Белерианда, которых они домогались; он
загнал их в Хифлум и запретил покидать его. Такова была награда им за то, что
предали Маэдроса — грабить и изводить стариков, детей и женщин племени Хадора.
Уцелевшие эльдары Хифлума были угнаны в северные копи и трудились там в
рабстве; немногим удалось избежать его и скрыться в горах и чащах.
Орки и волки бродили беспрепятственно по всему Северу и
заходили все дальше на юг, в Белерианд, добираясь до самого Нан-Татрена, Края
Ив, и границ Оссирианда; и не было спасения никому ни в лесу, ни в поле.
Дориаф, правда, уцелел, да и чертоги Наргофронда остались сокрытыми;
но Моргота они мало тревожили, то ли потому, что он почти ничего не знал о них,
то ли потому, что в черных его замыслах час их еще не пробил. Многие бежали
сейчас в Гавани и нашли убежище в стенах твердынь Цирдана, а мореходы между
тем, плавая вдоль побережья, донимали врага молниеносными вылазками. Однако на
следующий год, с приходом зимы Моргот послал войска через Хифлум и Нэвраст; они
спустились вниз по Бритону и Нэннингу, опустошили весь Фалас и взяли в осаду
Бритомбар и Эгларест. С собою они привели кузнецов, копателей и огнеделов, а те
смастерили осадные орудия, и, как доблестно ни сражались защитники, стены в
конце концов рухнули. Гавани были разорены, башня Барад Нимрас обрушена, а
подданные Цирдана большей частью убиты либо уведены в рабство. Многие, однако,
взошли на корабль и спаслись морем; и среди них Эрейнион Гиль-Галад, сын
Фингона, которого отец отослал в Гавани после Дагор Браголлах. С Цирданом
уплыли они на юг, на остров Балар и там находили убежище все, кто ни приплывал
туда; держали они также клочок земли в устье Сириона, и множество быстрых и
легких кораблей было спрятано там в зарослях и в прибрежных водах, где
тростники густы, как леса.
Когда Тургон узнал об этом, он вновь послал гонцов к устью
Сириона и попросил помощи у Цирдана Корабела. По его просьбе выстроил Цирдан
семь быстрых кораблей, и они отплыли на запад; но не пришли вести на Балар ни
об одном из них, кроме последнего. Корабль этот долго скитался в море и,
возвращаясь, погиб в буре у самых берегов Средиземья; но одного морехода Ульмо
спас от гнева Оссэ, и волны выбросили его на берег в Нэврасте. Звался он
Воронвэ и был одним из тех, кого Тургон отправил гонцами из Гондолина.
Теперь в мыслях Моргота постоянно был Тургон, ибо из всех
его врагов уцелел именно тот, кого он более всего желал пленить, либо
уничтожить. Мысль эта тревожила Моргота и отравляла сладость победы, ибо Тургон
из могущественного дома Финголфина был сейчас по праву королем всех нолдоров; к
тому же Моргот боялся и ненавидел потомков Финголфина, ибо им
покровительствовал Ульмо, его враг, а еще из-за ран, что нанес ему своим мечом
Финголфин. Из всех его родичей более всего опасался Моргот Тургона, ибо
приметил его еще в Валиноре, и, когда бы тот ни оказывался рядом, тень падала
на сердце Моргота, предостерегая, что в некие, пока еще сокрытые времена Тургон
станет причиной его падения.
И вот к Морготу привели Хурина, ибо Моргот знал о его дружбе
с владыкой Гондолина; но Хурин не подчинился ему, а лишь насмехался. Тогда
проклял Моргот Хурина и Морвен и все их потомство, и прирек им темный и
горестный жребий, и, выведя Хурина из темницы, усадил его в каменное кресло на
одной из вершин Тангородрима. Волей Моргота он был прикован к этому креслу; и
Моргот вновь проклял его и молвил так: "Сиди же и любуйся краями, где лихо
и отчаяние падут на тех, кто любим тобою. Ты осмелился насмехаться надо мной и
подвергать сомнению могущество Мелькора, Властелина судеб Арды. Так узри же
взором моим, услышь моим слухом; и не сойти тебе с этого места, пока все не
придет к горестному своему концу."
