Долго король не соглашался, ибо верил в пророчество
Тар-Палантира, что с Древом связана судьба королевского рода. Так в недомыслии
своем тот, кто ненавидел эльдаров и валаров, безуспешно пытался укрыться под
сенью былого союза. Когда же Амандиль услышал о лиходейском замысле Саурона, он
ужаснулся, зная, что Саурон в конце концов настоит на своем. Тогда призвал он
Элендиля и его сыновей и напомнил им предание о Древах Валинора; и промолчал
Исильдур, а ночью ушел и свершил то, за что позднее стяжал великую славу. Ибо
он в одиночку, изменив обличье, пробрался в Армэнэлос, в королевские чертоги,
вход куда Верным был воспрещен; и пришел туда, где росло Древо — а подходить к
нему запрещалось велением Саурона, и его доверенные стражи днем и ночью
стерегли Древо. В то время Нимлот потемнел и не цвел более — пришла его осенняя
пора, да и зима была уже недалеко; и вот Исильдур прокрался мимо стражи, сорвал
с Древа плод и хотел было скрыться. Но тут поднялась тревога, на Исильдура
напали, и он мечом прорубил себе дорогу, получив при том множество ран, и
бежал; а так как был он переодет, никто не узнал посмевшего коснуться Древа.
Исильдур же с трудом добрался до Ромэнны и, прежде чем силы покинули его,
передал плод в руки Амандиля. Затем плод был посажен в землю, и Амандиль
благословил его; и вот появился росток и весной вытянулся в побег. Когда же
раскрылся на нем первый лист, Исильдур, что лежал уже при смерти, ожил, и раны
не тревожили его более.
Вовремя было сделано это дело, ибо после того случая король
уступил Саурону и погубил Белое Древо, тем самым отрекшись окончательно от
союза, заключенного его предками. По веленью Саурона на холме посреди златого
Армэнэлоса, нуменорского града, выстроили огромный храм; был он круглый и на
высоком цоколе в тысячу футов шириною; стены — пятьдесят футов толщиной, и
пятьсот футов высотой, а венчал их громадный купол. Купол этот покрыли
серебром, и он так блистал в лучах солнца, что был виден издалека; но очень скоро
свет его померк, а серебро почернело. Ибо посреди храма, на алтаре пылал огонь,
а в самой вершине купола была башенка, из которой поднимался дым. Первое же
пламя на алтаре Саурон напитал мертвым телом Нимлота, и огонь с треском пожрал
Древо; и немало дивились люди, ибо дым, рожденный тем костром, семь дней стоял
тучей надо всем краем, прежде чем неспешно уплыл на запад.
С тех пор огонь не угасал и дым не таял, ибо мощь Саурона
все возрастала, а в храме этом люди предавали людей мучительной смерти, принося
кровавые жертвы Мелькору, дабы он избавил их от Смерти. Жертвы они избирали
большей частью среди Верных, однако никогда открыто не обвиняли их в
непочитании Мелькора, Дарующего Свободу, но скорее в том, что они ненавидят
короля и хотят взбунтоваться, или что они замышляют против своих сородичей,
действуя ядом и ложью. Эти обвинения были чаще всего облыжны; но ведь время
было ужасное, а ненависть рождает ненависть.
И все-таки Смерть не покинула страну, а являлась все чаще,
все скорее и во все более ужасных обличьях. Ибо, если в прежние времена люди
медленно старились и, устав от мира, засыпали вечным сном, то ныне безумье и
слабость овладели ими; но по-прежнему боялись они умирать и уходить во тьму, во
владение избранного ими же властелина; и, умирая, проклинали самих себя. В те
дни люди по самому пустячному поводу хватались за оружие и убивали друг друга,
ибо стали скоры на гнев; к тому же Саурон, бродя по краю, стравливал людей, так
что они проклинали короля и властителей, и всякого, кто владел чем-то, чего не
было у них; а стоявшие у власти жестоко мстили.
Тем не менее долго чудилось нуменорцам, что они процветают,
и если счастья у них не прибавилось, то прибыло богатства и мощи. Ибо трудами и
заботами Саурона их имущество множилось, и появлялись все более хитрые
устройства, и строились все новые корабли. Могучими и оружными приплывали
нуменорцы в Средиземье — уже не дарители и не вожди, но жестокие завоеватели.
Они хватали людей Средиземья и обращали их в рабство, и присваивали себе их
добро, и многих жестоко умерщвляли на алтарях. Ибо в твердынях своих возвели
нуменорцы храмы и гробницы; и люди боялись их, и память о добрых королях
прежних дней померкла, затмившись жуткими повествованиями.
Так Ар-Фаразон, Владыка Звездной Земли, стал
могущественнейшим тираном из всех, что когда-либо попирали землю со времен
Моргота; но на деле именем его правил Саурон. Но годы шли, и король почуял
приближение смерти, и гнев и страх овладели им. Настал час, приход которого
Саурон предвидел и которого ждал. И сказал Саурон королю, что сила его ныне
столь велика, что он может повелевать всем на свете и не подчиняться ничьим
велениям и запретам.
И добавил он:
— Валары завладели краем, где нет смерти; и лгут они,
скрывая эту землю от вас — из алчности или из страха, что Владыки Людей изгонят
их из бессмертного края и сами будут править миром. И хотя, несомненно, дар
вечной жизни не для всех, а лишь для мужей достойных, могучих и высокородных —
вопиюще несправедливо, что дара этого лишен Король Королей Ар-Фаразон,
могущественнейший сын Земли, с кем может сравниться лишь Манвэ, да и тот едва
ли. Но великие владыки не подчиняются запретам и берут себе то, что им
принадлежит.
И Ар-Фаразон, одурманенный и преследуемый тенью смерти — ибо
жизнь его шла к концу — внимал Саурону и в сердце своем лелеял мысль о войне с
валарами. Долгое время хранил он этот замысел в тайне, но не от всех можно было
его скрыть. Узнал Амандиль о намерениях короля и ужаснулся, ибо знал, что люди
не могут победить валаров и что, если не преградить путь этой войне, мир
погибнет. Призвал он тогда сына своего Элендиля и молвил так:
— Дни темны, и нет надежды людям, ибо Верных слишком
мало. И потому решился я предпринять то же, что некогда предпринял предок наш
Эарендиль — поплыть на Запад, презрев все запреты, отыскать валаров, и, быть
может, самого Манвэ, и молить его о помощи, пока еще не все потеряно…
— Но не значит ли это предать короля? — спросил
Элендиль. — Ты ведь знаешь, что нас называют предателями и соглядатаями,
но до сего дня это было ложью.
Отвечал Амандиль:
— Если б думал я, что Манвэ нуждается в таком посланце,
я предал бы короля. Ибо есть лишь один обет верности, от которого никто не
может отречься. Но я буду лишь молить о милости для людей и об освобождении их
от Саурона-обманщика, ибо хоть немногие из них все еще верны. Что до Запрета,
уж лучше я буду наказан, чем весь мой народ погрязнет в грехе.
— Но что будет, отец, с твоими родичами, если станет
известно, что ты свершил?
— Никто ничего не узнает, — сказал
Амандиль. — Я сохраню свой поход в тайне и поплыву на восток, куда каждый
день отплывают из наших гаваней кораблей, а затем, если позволят то ветер и
удача, я поверну севернее или южнее и поплыву к своей цели. Тебе же, мой сын, и
тем, кто идет за тобой, я дам такой совет: снарядите корабли и соберите на них
все, что дорого вашему сердцу; когда же все будет готово, приди в гавань
Ромэнны и пусти слух, что в урочный час ты последуешь за мной на восток.
Амандиль не столь дорог ныне нашему венценосному родичу, дабы печалиться, если
мы уплывем, пусть даже и навсегда. Нельзя только показать, что ты хочешь взять
с собою много народа, ибо это обеспокоит короля — ведь он затевает войну, в
которой ему понадобятся все силы. Найди же тех Верных, что еще тверды в своей
вере и, буде они захотят того, пусть тайно присоединятся к тебе и поступают
так, как ты.
