— И все-таки я не понимаю, в чем беда.
— С некоторых пор Мазей впал в глубокое уныние. Он убежден, что держава Кира Великого и Дария приблизилась к своему закату.
— Тем лучше. И что?
— А то, что человек, передавший мне эти сведения, очень близок к Мазею. И возможно, он бы смог потолковать со стариком. Я все объяснил?
— И да, и нет.
— Если вам случится встретиться, поговори с ним, — сказал Евмен. — Неарх может узнать его, так как несколько раз видел на Кипре.
— А потом?
— Миллионному войску мы можем и проиграть. Помощь бы нам не помешала.
— Вы хотите, чтобы я склонил этого замечательного сатрапа к предательству?
— Что-то в этом роде, — подтвердил Евмолп.
— Я поговорю об этом с Александром.
— Ты с ума сошел! — запротестовал Евмен.
— Иначе ничего не выйдет. Евмолп покачал головой:
— Юнцы, не желающие слушать, думающие, что все знают… Что ж, делай по-своему, сломай себе голову.
Он вышел в сопровождении секретаря, и вскоре они наткнулись на Александра, который вывел Перитаса порезвиться на море. Пес начал яростно лаять в их сторону, и Евмен, посмотрев на зверя, а потом на осведомителя, осведомился у Евмолпа:
— Из чего сделан твой парик?
Отряду Гефестиона потребовалось шесть дней, чтобы дойти до берегов Евфрата у Тапсака. В городе было полно купцов, путешественников, животных и всевозможных товаров; казалось, его заполняли люди из половины мира, так как только в этом месте великую реку можно было перейти вброд.
Хотя город и располагался в глубине материка, он имел финикийские корни и его название собственно и означало «брод» или «переправа». Смотреть в Тапсаке было особенно не на что: там не было ни памятников, ни храмов, ни даже площадей со статуями и портиками, и все же он был очень оживленным благодаря нарядам своих обитателей, выкрикам купцов и неимоверному числу проституток, которые занимались своим ремеслом с погонщиками мулов и верблюдов, работавших на берегах великой реки. Говорили там на своеобразном общем языке, сложившемся из обрывков сирийского, киликийского, финикийского и арамейского с примесью некоторых греческих слов.
Гефестион провел начальную рекогносцировку и вскоре понял, что вброд перейти не получится: в горах уже начались дожди и река поднялась. Не было другого выхода, кроме строительства моста, и финикийские плотники под руководством Неарха принялись за работу. На каждой доске была буква из их алфавита, обозначавшая определенное место, чтобы шипы плотно подходили к пазам, соединяя доски.
Когда понтонные баржи были готовы, началось собственно возведение моста. Моряки подгоняли баржу на место, ставили на якорь, прицепляли к предыдущей, а потом делали настил и устанавливали перила. Но как только начались работы, появились войска Мазея — сирийская и арабская конница с тяжелой греческой пехотой. Они тут же принялись беспокоить строителей: вторгались на середину реки, метали зажигательные стрелы, посылали вниз по течению пропитанные нефтью горящие плоты, которые ночью неслись по реке, как огненные шары, и с большой скоростью врезались в сооружение Неарха.
Так проходили дни, не принося существенного перевеса ни одной из сторон, и приближался момент, когда должно было подойти войско Александра с десятью тысячами коней и двумя тысячами повозок с провизией и обозным имуществом. Гефестиону претила мысль о том, что он окажется не готов к этому. Он часто совещался с Неархом в поисках решения. Однажды ночью, когда оба друга сидели на речном берегу, обсуждая, что же им предпринять, Неарх вдруг хлопнул Гефестиона по плечу:
— Смотри!
— Что?
— Вон там человек.
Гефестион посмотрел в указанном направлении и увидел на противоположном берегу одиноко стоящего всадника с зажженным факелом в руке.
— Кто это может быть?
— Похоже, кто-то хочет поговорить с нами.
— Что будем делать?
— Я бы сказал, тебе нужно пойти. Возьми лодку, пусть тебя перевезут поближе. Выслушай, чего он хочет. В случае чего мы постараемся тебя прикрыть.
Гефестион согласился. Он велел отвезти себя к другому берегу и оказался перед загадочным всадником.
— Здравствуй, — произнес тот на безупречном греческом.
— Здравствуй и ты, — ответил Гефестион. — Кто ты?
— Меня зовут Набунаид.
— Чего ты хочешь от меня?
— Ничего. Завтра мы разрушим ваш мост, но перед последней битвой мне бы хотелось вручить тебе вот это, чтобы ты передал Бааладгару, если увидишь его.
«Евмолпу из Сол», — подумал Гефестион, разглядывая терракотовую статуэтку в руках у Набунаида. У основания ее украшали клинописные значки.
— Зачем? — спросил македонянин.
— Однажды он исцелил меня от неизлечимой болезни, и я обещал подарить ему за это вещь, которую он высоко ценит. Вот эту.
«Кто бы сказал? — подумал Гефестион. — А я-то всегда считал его распоследним шарлатаном».
— Хорошо, — ответил он. — Передам. А больше ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет, — ответил странный человек и пришпорил коня, все так же сжимая в руке факел.
Гефестион вернулся к Неарху, который ждал его на последней невредимой барже, стоявшей на якоре.
— Знаешь, кто это был? — спросил адмирал, едва Гефестион приблизился к причалу.
— Нет, а что?
— Если не ошибаюсь, это был Мазей, сатрап Вавилонии.
— Великий Геракл! Но что…
— Что он тебе сказал?
— Что разнесет нас вдребезги, но что он в долгу перед Бааладгаром, то есть Евмолпом из Сол, и просил передать ему вот это.
Он показал статуэтку.
— Это значит, что человек уважает взятые на себя обязательства. А насчет того, что он разнесет нас, мне пришла в голову одна мысль, и через пару дней мы устроим ему хороший сюрприз.
— Что за мысль?
— Я велел перевезти на гору все еще не собранные баржи.
— То есть почти все, что у нас остались.
— Именно. Я велю собрать их все в лесу, вдали от чужих глаз, а потом мы погрузим на них триста всадников, перевезем на другой берег и ночью нападем на лагерь Мазея. Устроим там переполох. Сразу после выгрузки конницы на том берегу баржи спустятся сюда, где мои плотники спокойно сцепят их вместе, после чего по мосту переправишься ты с «Острием» и придешь на помощь уже переправившимся. Мы победили. Они проиграли. Тапсакский брод наш. Партия закончена.
Гефестион посмотрел на флотоводца: этот критянин с курчавыми волосами и смуглой кожей умел найти применение своим лодкам.
— Когда начинаем? — спросил он.
