Старый полководец любезно указал на кресло:
— Усаживайся, солдат.
— Я не устал, — ответил убийца.
— Однако, похоже, ты пересек само царство мертвых, — возразил Парменион. — У тебя ужасный вид. Ну же, садись.
Деметрий повиновался, чтобы не вызвать подозрений, и подождал, когда полководец приблизится, но когда убийца сел, рукоять кинжала высунулась из-под плаща. Заметив ее, Парменион отступил к своим доспехам.
— Ты кто такой? — спросил он, протянув руку к своему мечу. — Ты сказал, что знаешь пароль.
Гонец встал.
— Старый солдат на войну торопился… — проговорил он, берясь за рукоять кинжала.
При этих словах Парменион выпустил меч, который уже сжимал в руке, и подошел к Деметрию с выражением мучительного недоумения в глазах.
— Царь… — прошептал он, не веря. — Как это возможно?
Вонзив ему в грудь клинок, убийца смотрел, как Парменион падает без единого стона, оставляя на полу широкую лужу крови. В затухающем взгляде не виделось ни злобы, ни протеста. Только слезы. И убийце показалось, что с последним вздохом его губы прошептали что-то… возможно, то были слова пароля.
Он вышел через другую дверь, в стене слева, и исчез в лабиринте огромного дворца. Вскоре тишину заката разорвал протяжный крик ужаса.
Через тринадцать дней Александру сообщили, что Парменион злодейски убит, и хотя он сам отдал такой приказ, это известие глубоко его ранило. Он почти надеялся, что какой-нибудь бог направит судьбу по-другому. Царь уединился в своем шатре, охваченный чернейшим унынием, и несколько дней не выходил, ни с кем не встречался, ничего не ел и не пил. Несколько раз Лептина пыталась позаботиться о нем, но каждый раз видели, как она уходит в слезах, а потом садится на корточки возле шатра и на солнцепеке или под дождем плачет в ожидании, что царь все-таки позволит войти. А друзья, то и дело подходившие к шатру, слышали лишь его сиплый монотонный голос, бесконечно повторяющий старую македонскую колыбельную, которую обычно пели маленьким. Они уходили, качая головой.
Четвертую книгу своих «Дневников» Евмен закончил словами:
В шестой день месяца пианепсиона
[14]
по приказу царя генерал Парменион без всякой вины был убит. Этот доблестный человек всегда воевал с честью и сражался, как молодой, несмотря на свой преклонный возраст. Ни одно пятно не замарало памяти о нем.
ГЛАВА 40
Наступил день, когда Александр, небритый, со спутанными волосами, исхудавший, с растерянным видом и бегающим взглядом пешком вернулся к себе во дворец. Статира приняла его в свои объятия и попыталась облегчить его боль, просиживая ночи у его ног и напевая ему песни под звуки вавилонской арфы.
Лето шло уже к концу, когда царь созвал войско и назначил день выступления. Путевые топографы посоветовались с проводниками, интенданты приготовили повозки и вьючный скот, командиры выстроили свои части и водили их несколько дней маршами, чтобы те вновь привыкли к усилиям предстоящего долгого пути. От военных приготовлений лагерем овладело возбуждение. Солдаты не чаяли часа, когда, наконец, покинут это проклятое место, где они присутствовали при столь печальных событиях. Каждый из них не желал ничего иного, как забыть эти дни безделья и крови, пролитой на берегах безжизненного озера под потрескавшейся стеной Артакоаны, называвшейся теперь Александрией Арийской.
Царевна Статира забеременела, и это известие принесло царю облегчение и вселило в него некоторую радость. Друзья тоже оживились, подумав, что скоро увидят нового маленького Александра. Поход на север был слишком тяжел для женщины в ее положении, и Александр попросил Статиру вернуться назад и поселиться в одном из своих дворцов. Супруга царя повиновалась и выехала по направлению к Задракарте с намерением присоединиться к своей матери в Экбатанах или Сузах.
Сверкающим утром ранней осени трубы протрубили выступление, и царь в своих самых роскошных доспехах, верхом на Букефале, как в дни самых славных походов, занял место во главе войска. Рядом с ним гарцевали Гефестион, Пердикка, Птолемей, Селевк, Леоннат, Лисимах и Кратер, все в железных доспехах, с развевающимися на солнце плюмажами.
Несколько дней они поднимались по долине, собиравшей тысячи ручейков в речку. Войско проходило от деревни к деревне без всяких происшествий. Знатные персы, шедшие в войске со своими отрядами, разговаривали с населением и объясняли, что блестящий молодой человек, гарцующий на огромном вороном коне, — это новый Царь Царей. Порой кто-нибудь из местных выходил к армии, в знак приветствия размахивая ветвями ивы. Ночью неизменно ясное небо зажигалось звездами, и их множество увеличивало его бескрайность; звезды словно сами собой тысячами рождались на безбрежном куполе, как цветы на весеннем поле. Каллисфен объяснял, что воздух на некоторой высоте, в отсутствие сгущающих его дымов и испарений, гораздо прозрачнее и потому звезды просто лучше видно. Но многие солдаты верили, что над другими землями и небо другое и что в этих столь отдаленных краях ничему не следует удивляться.
Каждый вечер, к заходу солнца, на берегу реки разбивали лагерь. Огромное множество солдат, к которым добавлялась длинная свита женщин, торговцев, слуг, носильщиков и пастухов со скотом, создавало впечатление настоящего передвижного города.
Наступил день, когда долина речки расступилась, и войско вышло на плато, окруженное грандиозной грядой высочайших заснеженных гор, живописно сверкавших на солнце на фоне неба.
— Паропамис! — воскликнул Евмен, взволнованный такой красотой.
Каллисфен возразил:
— В последнее время я переписываюсь с моим дядей Аристотелем. По его мнению, горы, что мы здесь обнаружили, должны быть последними отрогами Кавказских гор, самых высоких в мире.
— И нам предстоит подняться туда? — спросил Леоннат, указывая на перевалы, маячившие между небом и землей.
— Именно, — ответил Птолемей. — Уже сейчас ясно, что Бесс с войском бактрийцев, согдийцев и скифов находится по ту сторону гор.
Прикрыв глаза от солнца рукой, Леоннат снова осмотрел внушительные горы, ослепительные в своем одеянии изо льда и снега, и, покачав головой, поехал вперед.
К географическому предположению Каллисфена присоединился и царь. В последующие дни Александр обнаружил в огромной плодородной долине идеальное место для основания нового города и отправил туда часть обширного каравана, следовавшего в походе за войском. Александр назвал город Александрией Кавказской и поселил в нем тысячу человек, а с ними — почти двести наемников, которые предпочли остаться, лишь бы не переходить головокружительные горы.
В прозрачном воздухе, под сияющим небом, на изумрудных лугах, оправленных серебром речных струй, призраки Артакоаны как будто растворились на время, но кровавая тень Пармениона по ночам продолжала преследовать Александра. Однажды перед заходом солнца, подавленный тоской беспросветного мрака, он явился в шатер к Аристандру и сказал:
