— Возьми коня и следуй за мной.
Тот повиновался, и вскоре, ускользнув от надзора охраны, они нырнули в тень, уже спустившуюся с гор, и стали взбираться на склон бескрайней горной гряды.
— Что ты затеял? — спросил ясновидец.
— Я хочу вызвать тень Пармениона, — ответил царь, направив на него лихорадочный взгляд. — Можешь сделать это для меня, Аристандр?
Ясновидец кивнул:
— Если она еще блуждает по этой земле, я велю ей явиться к тебе. Но если она уже сошла в царство Аида, не знаю, смогу ли сделать это, пока не умер сам.
— Недавно ночью мне приснилось, как он поднимается один, пешком, к этой гряде. Он шел сгорбившись, словно под тяжелой ношей, и его седые волосы сливались с чистотой снега. И все время делал мне знак следовать за ним… своей большой мозолистой рукой старого солдата. А потом вдруг обернулся ко мне, и я увидел в его груди рану, но в его взгляде не было ни злобы, ни протеста, одна лишь бесконечная печаль. Вызови его, Аристандр, заклинаю тебя!
— Ты помнишь, в каком именно месте этих гор он тебе привиделся?
— Вон там, — ответил Александр, указывая на место, где каменистая дорога сливалась со снегом.
— Тогда отведи меня туда, пока ночь не скрыла путь. Они двинулись дальше, сначала верхом, а потом, когда дорога стала слишком узкой и трудной, пешком. К полуночи они добрались до границы снегов и остановились перед чистейшей бескрайней ширью, уходящей к высоким вершинам.
— Ты готов? — спросил Аристандр.
— Готов, — ответил царь.
— К чему?
— Ко всему.
— Даже к смерти?
— Да.
— Тогда разденься.
Александр повиновался.
— Ляг на снег.
Александр лег на снежный ковер, дрожа от леденящего прикосновения, и увидел, как Аристандр опустился рядом на колени и, раскачиваясь на пятках взад-вперед, затянул странную заунывную песню, иногда выкрикивая что-то на варварском, непонятном языке. По мере того как пение поднималось к далекому ледяному небу, тело Александра погружалось в снег, пока не скрылось в нем совсем.
Он почувствовал, как кожу колют тысячи ледяных игл, проникающих в самое сердце и мозг, и боль с каждым мгновением все возрастала, становясь нестерпимой. В какой-то момент он заметил, что и сам вместе с Аристандром испускает из груди короткие неравномерные крики на варварском языке, и увидел, как ясновидец, с белыми, ничего не выражающими глазами статуи, с которой дождем смыло все краски, встал перед ним на колени.
Александр попытался что-то сказать, но ничего не вышло; попытался приподняться, но не нашел сил. Он снова попытался крикнуть, но голоса не было. Он все глубже утопал в снегу, а возможно, колыхался в ледяном прозрачном воздухе над голубыми горными вершинами… И снова, как во сне, увидел себя ребенком, бегущим по залам царского дворца, и увидел старую Артемизию, которая, запыхавшись, тщетно пытается угнаться за ним. И вдруг он оказался в большом зале советов, в оружейной палате, где рядом с царем, его отцом, сидели полководцы. Александр ошеломленно остановился перед величественными воинами в сверкающих доспехах и тут заметил, как из коридора вошел внушительный мужчина с ниспадающими на плечи белыми волосами — первый солдат государства, Парменион!
Военачальник с улыбкой взглянул на Александра и проговорил:
— Как там эта считалочка, молодой царевич, а? Не хочешь еще раз спеть ее для твоего старого солдата, который торопится на войну?
И Александр попытался пропеть считалочку, над которой все смеялись, но ничего не вышло — в горле застрял какой-то комок. Он повернулся, чтобы убежать обратно к себе в комнату, однако увидел перед собой заснеженный пейзаж, Аристандра на коленях, одеревеневшего, как покойник, с белыми глазами. Александр отчаянно собрал последние силы, чтобы дотянуться до брошенного на снег плаща, но когда с чудовищным усилием повернул голову в сторону, то остолбенел от изумления: перед ним стоял Парменион, бледный в лунном свете, в доспехах, со своим великолепным мечом на боку.
Глаза Александра наполнились слезами, и он пробормотал:
— Старый… храбрый… солдат… прости меня.
Чуть искривив губы в грустной улыбке, Парменион ответил:
— Теперь я со своими ребятами. Нам хорошо вместе. Прощай, Александрос. Храни мое прощение до тех пор, пока мы не встретимся. Ждать не так уж долго.
Медленными шагами он удалился по нетронутому снегу и исчез в темноте.
В этот момент Александр вдруг очнулся и увидел перед собой Аристандра, протягивающего ему плащ.
— Накройся, скорее накройся! Ты был близок к смерти.
Александру удалось приподняться и завернуться в свой плащ, и теплая шерсть постепенно вернула в него жизнь.
— Что случилось? — спросил его Аристандр. — Я исчерпал все силы моей души, но ничего не запомнил.
— Я видел Пармениона. Он был в доспехах, но без раны… он мне улыбнулся. — Александр безутешно повесил голову. — Вероятно, мне это только привиделось.
— Привиделось? — проговорил ясновидец. — А может быть, нет. Смотри.
Александр обернулся и увидел в снегу цепочку следов, внезапно заканчивавшуюся у скалы, словно кто-то оставивший их растворился в воздухе. Он опустился на колени, чтобы дотронуться до них пальцем, а потом удивленно обернулся к Аристандру.
— Македонские сапоги… С металлическими накладками. О великий Зевс, разве это возможно?
Ясновидец вперил взгляд в горизонт.
— Вернемся, — сказал он. — Уже поздно. Звезды, охранявшие нас до сих пор, скоро зайдут.
ГЛАВА 41
Александр отпраздновал рождение нового города торжественными жертвоприношениями его заступникам, после чего устроил гимнастические игры и поэтические состязания со сценическими представлениями. Лучшие трагические актеры, игравшие самые значительные роли, старались оспорить первенство у легендарного Фессала, голосу которого высокогорный климат придал еще большую силу и звучность.
Кульминацией трагического цикла стала постановка на сцене трагедии «Семеро против Фив», где молодой актер, уроженец Миласы, с большим реализмом воспроизвел роль Тидея, который запустил зубы в череп Меланиппа. Но приз за лучшую игру еще раз получил Фессал, мастерски исполнивший заглавную роль в «Агамемноне».
Празднования продолжались семь дней. На восьмой войско вслед за отрядом местных проводников отправилось к перевалу. Уже через два перехода солдатам пришлось пробираться по глубокому снегу. Территория казалась совершенно пустынной, а поскольку подъем был чрезвычайно крутым, вьючных животных освободили от половины их обычного груза, так что автономность похода существенно ограничилась.
Проводники объяснили, что по пути есть несколько деревень и там можно пополнить запасы, но хижины скрыты в снегу и потому их совершенно не видно. Единственный способ обнаружить их — это дождаться вечера, когда в домах разожгут огонь для приготовления ужина: дым укажет их точное местонахождение. Таким образом войско смогло обеспечить себе пропитание, но жителей жалких деревушек пришлось лишить самого необходимого, и они были вынуждены оставить свои жилища и спуститься ближе к долине, чтобы отбивать хлеб у других несчастных.
